любимые люди чаще всего попадают в беду. Они не глядя переходят улицу, не остерегаясь, сворачивают в опасные кварталы, потому что их души гложут безразличие и сомнение.
Но пока они спасены. В отделении скорой помощи для них все сделали вовремя и как надо. Разумеется, завтра все начнется сначала. Наступит новый день, и вновь здесь появятся обескровленные лица, изуродованные тела. Эти люди были такими же, как он, у них не осталось родины. Когда за ними закрывалась дверь больницы, отделявшая их от городских артерий, они осознавали всю глубину своей отчужденности и страдали еще сильнее.
Он осторожно открыл дверь палаты, где лежал Поль, и подошел к его кровати. Несмотря на храп соседа, было слышно его ровное дыхание. Система кондиционирования работала плохо, и ему было жарко в гипсе и шейном корсете. Простодушный Поль, которого пришлось буквально собирать по частям, веривший, что его эксплуататоры — добрые люди. Он едва не погиб, упав с лестницы. Когда начищал до блеска окна кафе.
Он постоял, глядя, как спит Поль, и вышел из палаты. В коридоре было пусто, но дальше в отделении скорой помощи кипела работа. Он пошел в другую сторону, задержался возле автомата с напитками, убедился, что поблизости никого нет. Изо всех сил толкнул дверь. Петли скрипели меньше, он кое-как их смазал. На лестнице пахло сыростью и плесенью, стоял гул от электрогенератора, грохотали лифтовые механизмы, журчала вода в трубах. Словно что-то шептал любимый голос. Он достал карманный фонарик и углубился в свои владения. Здесь ему знаком каждый закоулок, любая опора, любая облупленная стена.
С заржавленных труб на потолке с мерным стуком стекали капли конденсата, пополняя лужи. Теперь без этого жидкого метронома ему трудно было бы заснуть. Ему нравилось передвигаться в чреве кита, наблюдавшего за кварталом и помогавшего потерпевшим крушение, которых Париж слишком часто бросал на произвол судьбы.
Он предвкушал удовольствие от долгого мирного плавания по этой журчащей влаге. Посреди ночи сюда никто не решался зайти. Ему случалось встречать здесь санитаров с тележками, полными использованных материалов или грязного белья.
И даже работника морга, везущего каталку с трупом. В тяжелые дни, когда все торопились, этот запутанный путь мог показаться кратчайшим. В таких случаях ему удавалось стать невидимым.
Однажды он испугался, что в его владения вторгнутся. Какой-то режиссер задумал снять здесь фильм и угрожал заполонить его царство своими камерами и армией ассистентов. Они проникли бы в самые глубины его мира и выставили на всеобщее обозрение силу его безмолвия. Они погубили бы кита. К счастью, им отказали в разрешении на съемки.
Он сдвинул брезент, закрывавший колодец, и склонился над ним, чтобы вдохнуть запах дождя. Колодец осушили, но запах все еще держался, пронизывающий, успокаивающий. Он поднял пуховик, надел его, ступил на край колодца. Потом ухватился за веревку и начал спускаться. Продвигаясь ко дну, он, как всегда, испытывал чувство, будто попал в другую эпоху. Эпоху основания больницы. В те времена, когда огромное здание открыло свои холлы и своды несчастным, чтобы дать им пристанище. Во времена, когда приют был милосердным. Тогда не существовало технологий начала XXI века, зато было очень много сострадания. Жизнь была сурова, но сердца мягче.
Его ноги коснулись сырой земли. Он вытянулся, и к нему вернулось ощущение, что здесь, натруди матери-земли, он в безопасности, недосягаемый под надежной защитой корней деревьев и цветов. Он свернулся клубком в тепле своего пуховика. Ему нравилось представлять жизнь, по-прежнему кипевшую наверху. Всех этих мужчин и женщин, передвигавшихся по больнице Святого Фелиция, денно и нощно трудившихся не покладая рук, чтобы облегчить чужие страдания. Друзей кита. Скромных героев нашего бренного мира. Он стал молиться за них, и за Поля, и за всех раненых, которые сегодня, как и всегда, рассказывали ему о своей боли.
17
Вход в Пассаж-дю-Дезир был освещен одним лишь старым фонарем, но сквозь неплотно задернутые шторы Лола увидела пустую приемную в ее обычном психоделическом состоянии. Все было как всегда — глянцевые журналы сложены на столе ровными стопками, подушки на канапе, мебель не опрокинута. Не решаясь войти, она подошла к соседнему зданию, увидела деревянную руку в витрине лавки старьевщика. Подставка для колец. Словно на нее ополчился весь мир, заставив охватившую ее тревогу расти как на дрожжах.
Лола вернулась и вставила ключ в новый замок, который бесшумно открылся. Она тихо закрыла за собой дверь, включила в коридоре свет, заглянула в спальню. Кровать была пуста. Она вошла в массажный кабинет, предположив, что чудачка Ингрид могла заснуть на своем рабочем столе. Но и здесь никого.
Она вернулась на кухню, открыла холодильник. С облегчением удостоверилась, что в нем только пучок редиски, ветчина в целлофане, йогурты, хлеб для тостов, энергетические напитки, минеральная вода и мексиканское пиво. Бездумно она открыла морозилку. Там оказалось лишь несколько жалких полуфабрикатов.
Она набрала номер мобильника Ингрид. В квартире раздался звонок, очень знакомая мелодия электрогитары. «Зачем нужны мобильные телефоны, по которым можно звонить куда угодно, если их в самый неподходящий момент забывают дома», — рассердилась Лола, села на оранжевое канапе и задумалась. Во всем виноват Диего Карли: вместо того чтобы идти танцевать сальсу, он последовал за Ингрид в «Калипсо». Несмотря на все разговоры о дружбе и невиновности, Ингрид поддалась очарованию грозного идальго и спала в его опасных объятиях, прижавшись к изувеченной, но милой груди и полагая, что здесь ей нечего бояться злого торговца руками. «А я в это время схожу с ума от беспокойства. Нет, так нельзя. Сейчас я всех перебужу».
Она включила компьютер. Когда недавно они просматривали пленку, снятую Жюлем Паризи, она запомнила пароль: «Зигмунд». Ингрид питала слабость к собаке психоаналитика. Она, как подозревала Лола, сожалела о том, что пес не похож на человека и ему нельзя сделать массаж. Надо сказать, что далматинец по временам проявлял склонность к неврастении, но это уже другая история.
Лола открыла сайт «Желтых страниц» и нашла телефон Диего Карли на набережной Жемап. Она набрала его номер. И стала ждать. Неужели он все еще танцует? И как после этого он будет завтра работать в больнице? А может, он как раз сегодня дежурит. Она позвонила в больницу Святого Фелиция и попросила к телефону медбрата Карли из отделения скорой помощи. Телефонистка попросила ее перезвонить чуть позже: сейчас там запарка, Диего Карли и его коллеги слишком загружены. Обеспокоенная Лола отключила телефон. Она предпочла бы узнать, что Ингрид заблудилась в постели медбрата, чем потерялась невесть где. На компьютере было два часа сорок три минуты. Она позвонила Жерому Бартельми.
И ощутила прилив благодарности, когда знакомый заспанный голос хрипло произнес: «Алло!»
— Извини, что разбудила, но Ингрид попала в переплет.
— Снова, шеф?
— Вернее, пропала неизвестно куда.
— Ладно, еду. Вы где?
— Пока достаточно будет предупредить твоих коллег. Мне нужно точно знать, нет ли…
— Нет ли полицейского донесения, касающегося Ингрид, в каком-нибудь участке или больнице. Так?
— В точку. Только поскорей.
— Разумеется. Но скажите, что случилось. Это облегчит мою задачу.
— Ничего, если не считать того, что ее нет в постели.
— Она может быть в какой-нибудь другой постели. Например, в постели нервного молодого человека, который дрался с испанцем. Или же в постели испанца.
— В постели Диего Карли ее не было, я проверила.
— Ага, очень хорошо. А в другой?
— Ингрид в ссоре с Бенжаменом Нобле. Не тяни, приступай.
