— И что теперь?
— Будем ждать, пока подействует ривотрил.
— Да, кстати, насчет ривотрила. Я тут навела справки, и… меня кое-что удивило.
— Что именно?
— Этот медикамент оказывает главным образом седативное действие. Как же он может разбудить больного, который вообще не двигается?
Люк должен любой ценой контролировать себя, выглядеть нормально. Он собирался убить человека. Человека, который рискует заговорить благодаря этому проклятому препарату.
— Этот феномен открыли десять лет назад совершенно случайно. Медсестра каждый вечер вводила это снотворное больному кататонией, чтобы тот немного поспал. Но вместо того чтобы спать, больной в течение получаса после инъекции пребывал в состоянии дикого возбуждения. Постепенно поняли, что причиной этого возбуждения была имитация ривотрилом действия так называемой ГАМК — гамма- аминомасляной кислоты. Мозг кататоников лишен ГАМК. Говоря по-простому, роль ГАМК состоит в том, чтобы вызывать у человека стресс в хорошем смысле этого слова, способность реагировать, адаптироваться к окружающему миру.
— Если я правильно поняла, ривотрил как бы замещает ГАМК в мозгу этого человека, и он становится нормальным?
— Не нормальным. Можно сказать, что мы на несколько часов снимем с него оболочку, под которой скрывается истинное психическое заболевание. Представьте себе, что у вас дико болит голова, а вам надо решить уравнение с тремя неизвестными. Вы принимаете аспирин, чтобы избавиться от головной боли, но решать уравнение все равно придется. Сегодня наше отделение специализируется на лечении кататонии. Мы стали экспертами в этой области.
— Вы принимали участие в исследованиях?
Он оставляет вопрос без ответа и снова поворачивается к больному.
— Идите и ложитесь. Тут на этаже есть комната отдыха. Я разбужу вас, если мне удастся вытащить из него какую-то информацию.
— Лучше я останусь. Почему вы так хотите избавиться от меня? То, что происходит между нами, Люк… Это относится к личной жизни. А тут я просто делаю свою работу.
— Вашу работу? Вы — сотрудница социальной службы, а не психиатр. По идее вам тут нечего делать. Что вас связывает с этим больным? Кстати, ваше руководство в курсе?
— Так вы решили мне хамить? Это я нашла этого человека, совершенно голого, на автобусной остановке. Я не хочу оставлять его тут одного, вот и все.
Люк склоняется над кроватью, приподнимает больного, и тот вдруг открывает глаза. Они похожи на два прозрачных голубых камня, очень тяжелых, в них нельзя прочесть никаких чувств. Из горла у него вырываются короткие хрипы, как будто он хочет выкрикнуть какое-то слово. Он двигает головой, съеживается, выгибается дугой, потом раздвигает ноги, кладет руки между ляжками.
Люк массирует кисти рук больного, сгибает ему руки и ноги, и постепенно тот начинает оттаивать. Голова понемногу поворачивается, губы раздвигаются, смыкаются, он пытается делать какие-то жесты.
— Это невероятно, — шепчет Жюли, не вставая со своего стула. — А когда он в состоянии кататонии, он в сознании? Я хочу сказать… Вы же слышали о синдроме «запертых внутри»? Люди словно замурованы внутри собственного тела, но при этом полностью сохраняют интеллект. С ним то же самое?
Люк не отвечает. В его голове звучит голос, лежащий перед ним пациент двигается, кривит губы, открывает рот, хриплый голос произносит: «Жандарм Бюрло, пятьдесят семь килограммов, метр девяносто. Пропал более трех лет назад. А вы, вы, ненормальный психиатр? Кто вы такой? И почему вы пытаетесь меня убить, а?»
— Люк? Люк?
Он трясет головой, его зрачки сужаются.
— Э-э-э… Синдром «запертых внутри»… Э-э-э… Да, в самом деле, можно и так сказать. Даже если кататоники хотят пошевелиться, то не могут. Во всяком случае, в самых тяжелых случаях вроде этого. Потому что кататонию не так легко выявить. И…
Люк говорит не думая, произносит какие-то банальности, но в душе он молит, молит Бога о молчании, о безумии, о деменции, о выраженной шизофрении. Он надеется, что имеет дело с совершенно свихнувшимся человеком. Теперь больной возбудился по-настоящему, он двигается на кровати, бьется затылком о стену. Потом, очень быстро, он поджимает ноги к животу и сворачивается клубком, прижавшись лбом к коленям. Жюли хочет подойти, но Люк протягивает руку, требуя, чтобы она оставалась на месте. Он повышает голос. Говорит ясно, повелительно:
— Месье? Вы в больнице, в безопасности…
Молчание.
— Я доктор Грэхем. Вы слышите меня?
Мужчина дрожит. При каждом слове, при каждом слоге по его затылку пробегает судорога, словно это не слова, а удары палкой. Люк пытается положить руку ему на плечо, но мужчина вскакивает и забивается в угол комнаты, опрокинув по дороге капельницу. Он подбирает листок бумаги и комкает ее в шарик. Жюли медленно подходит к нему и говорит как можно спокойнее:
— Если вы не хотите, чтобы мы прикасались к вам, мы вас не тронем, обещаем. Но знайте, что здесь вам нечего бояться и что мы хотим только одного — помочь вам.
В тот момент, когда больной поднимает голову, Жюли чувствует, как кто-то сжимает ее запястье. Это Люк, он перескочил через опрокинутую капельницу и тянет ее в сторону.
— Психиатр здесь я, договорились? Мы тут не в приюте для юных самоубийц! Либо не мешайте мне, либо уходите! Вы не понимаете — что бы вы ни…
Его прерывает шепот. Больной, стоя на коленях, воздев глаза вверх, пытается что-то прошептать. Люк и Жюли осторожно приближаются к нему. У Бюрло желтые зубы, некоторые испорчены. Он бормочет:
— Через пять дней… смерть… Пять дней, пять…
Люк чувствует на своем затылке горячее дыхание Жюли, и его снова охватывают воспоминания о жене, они убивают, давят его. Он сжимает челюсти и старается сосредоточиться на своей задаче. Заставить ее поверить, что он задает правильные вопросы, но не затрагивать самое главное. Молиться, чтобы живой труп не раскрыл никаких тайн.
— Какая смерть?
Мужчина как-то странно смотрит на бумажный шарик, по его телу, подобно электрическому разряду, пробегает дрожь.
— Уберите этот мужской голос! Уберите, уберите!
— Почему? Вас раздражает мужской голос? Вы…
Иссохшие руки прижимаются к ушам, лицо искажается гримасой. Люк встает и обращается к Жюли:
— Этот человек запуган, судя по всему, он пережил тяжелую травму, в том числе телесную. Нельзя терзать его дальше. Одному богу известно, как его организм среагирует на такой резкий выход из состояния кататонии.
Жюли не слушает. Потрясенная пугающим и захватывающим зрелищем, она в свою очередь опускается на колени.
— Месье? Как ваша фамилия? Бланшар? Это ваша фамилия?
Люк снова хочет отстранить ее, но она не дается. Он с силой сжимает ее руку, она отбивается.
— Грэхем, вы делаете мне больно!
Люк отпускает ее. Больной смотрит на нее, почесывая щеку.
— Когда… Когда появляется чудище, тогда… тогда и смерть.
Она с интересом поворачивается к нему:
— Какое чудище?
Бюрло реагирует на голос Жюли, его лицо смягчается, мышцы расслабляются. Внезапно он успокаивается. Прежде чем снова обратиться к больному, Жюли обменивается понимающими взглядами с Люком. Она старается говорить еще медленнее:
