— Вы с ним знакомы?
— Была знакома.
Лаконичный ответ, после которого откровенности ждать не приходится. Психиатр и не ждал, предпочел вернуться к теме:
— Ваш коллега задавал мне вопросы о Еве Лутц, студентке, приезжавшей к Царно дней десять назад. А теперь, по его словам, эту девушку убили.
Голова у Люси пошла кругом. Царно мертв, но призрак его рядом, близко, как никогда. Она думала о Шарко. Значит, он все-таки работает, причем уже не в Нантерре, а в Париже, в уголовке… Почему он не бросил эту растреклятую службу, как собирался до того, как похитили близнецов? Да еще и вернулся «на землю», туда, где кровь, где вспоротые животы, грязь? Вернулся к тому, с чего начинал.
Она глубоко вздохнула: чересчур много сразу свалилось на нее. Ей надо действовать более спокойно, более методично — как действуют полицейские, как действовала она сама, когда служила в полиции.
Сначала она задала несколько вопросов об обстоятельствах преступления. Психиатр объяснил, что знает немногое — только то, что ему захотел сообщить комиссар Шарко: тело Евы Лутц было найдено в Центре приматологии неподалеку от Парижа. На лице девушки был след укуса, из ее квартиры похищены какие-то данные. Известно, что эта студентка просила разрешить ей посещение нескольких особо жестоких преступников, находящихся в разных тюрьмах Франции. Люси пыталась получить максимум информации, сопоставить факты, выстроить их в соответствии с логикой. Помимо ее воли мозг бывшего лейтенанта полиции заработал на полную катушку, и она чувствовала, как возвращаются, казалось бы, утерянные рефлексы ищейки.
— Зачем? Зачем Еве Лутц понадобились встречи с этими преступниками?
— Все они левши.
Доктор заметил, как взволновал собеседницу этот невинный ответ, и постарался уточнить:
— Я не имею в виду, что все преступники левши, это она сама, Ева Лутц, отбирала из преступников только левшей. Причем отбирала из самых жестоких, самых агрессивных, тех, кто убивал по неясным мотивам и в большинстве случаев был не способен объяснить, как это произошло.
— Но… но почему, зачем? Какая у нее была цель?
— Думаю, целью была научная работа, диплом или диссертация. Когда Ева сюда приехала, она хотела подробнейшим образом расспросить Грегори Царно, но заключенный был не совсем в форме, и мне пришлось служить посредником. Она хотела, например, узнать, были ли левшами родители Царно, заставляли ли его писать или делать что-то другое правой рукой, когда он был ребенком. Ну и еще кучу подобных вопросов задала — на их основании можно составить статистический отчет или выдвинуть какую-то гипотезу. А вы знаете, что Царно большей частью действовал правой рукой?
— Мне это все равно.
— Как мне объяснила Лутц, он ел и рисовал правой рукой, потому что приемные родители заставляли его быть правшой. С древнейших времен леворукость воспринималась людьми как недостаток, если не проклятие или метка дьявола. Особенно в Средние века. Ну а Царно, стало быть, являлся лжеправшой, он был вынужден стать правшой под давлением родителей-католиков. Так уж его воспитывали.
Люси задумчиво посмотрела на психиатра и, помолчав, сказала:
— И тем не менее… он зарезал мою дочь левой рукой. Шестнадцать ударов ножом без малейшего колебания.
Дюветт встал и принес две крохотные чашечки кофе.
Люси продолжала размышлять вслух:
— Так, будто леворукость спряталась в нем и никогда его не покидала…
— Именно, именно. И вот такие детали больше всего интересовали Еву Лутц. Возможно, леворукость передается по наследству, по сути, это явление генетическое, и при определенных обстоятельствах воспитание, будучи не способно ничего противопоставить генам, сдает позиции. Мне кажется, здесь она искала подтверждения именно этой теории.
Люси покачала головой, глаза ее смотрели в пустоту.
— Но этим нельзя оправдать его преступление. Этим нельзя оправдать убийство.
— Наверное, нет, нельзя. Но мне нужно сказать вам еще кое-что. Во-первых, мадемуазель Лутц непременно хотела увезти отсюда фотографии Царно: ей, дескать, нужны фотографии, чтобы «легче было припомнить» каждого из опрошенных, когда дело дойдет до написания работы. Ну, я отдал ей копии фотографий из досье, сделанных по системе Бертильона: фас и профиль, — к антропометрическим данным доступ не закрыт. А во-вторых, понятия не имею, какое отношение это имеет к леворукости, но я видел, как изменилось поведение Евы Лутц, стоило ей увидеть стену камеры Царно с перевернутым рисунком. Она буквально засыпала меня вопросами о происхождении «фрески»: когда Царно это нарисовал? Зачем? Пытался ли кто-нибудь получить от него объяснения? Казалось, при виде этого рисунка она сильно возбудилась, прямо-таки распалилась.
— И вы не поняли почему?
— Нет… Но понял, что после этого изменилось и ее мнение о Грегори Царно. Увидев рисунок на стене, она стала смотреть на моего пациента, как… как зачарованная…
Люси вздрогнула. Быть зачарованной чудовищем?
— Она уехала, ничего для меня не прояснив, и больше я ее не встречал. А сегодня узнал, что девушка мертва. Все это очень странно.
Люси молча допила кофе, ей никак не удавалось прийти в себя, слишком ее поразило все услышанное. Но здесь больше не о чем говорить, здесь больше нечего делать. Для того чтобы свернуть разговор, она задала несколько дежурных вопросов, поблагодарила Дюветта и вышла из тюрьмы. Рухнув на сиденье машины, она несколько минут вертела в руках небольшой полуавтоматический пистолет, всегда лежавший в бардачке рядом с парой старых шерстяных перчаток и стопкой ни разу не прослушанных дисков. Ей стало легче, когда она взяла в руки пистолет. Тяжесть рукоятки, холодок металла успокаивали ее…
Она приехала сюда за ответами, а уезжает с еще большим количеством вопросов. Что творилось в голове у этой Евы Лутц? А в голове Царно? А в головке Клары, когда к ней наклонился этот почти стокилограммовый гад? Столько неизвестного, столько непонятного, чего, похоже, уже никогда не прояснишь и не поймешь.
Люси положила пистолет на место. Она завела себе оружие, потому что в глубине души всегда надеялась разрядить его в убийцу своей девочки. Проникнуть тем или иным способом в здание суда и выстрелить ему в голову — так, чтобы сразу. Но ей не хватило смелости это сделать. Потому что была ведь еще Жюльетта, и материнский долг предписывал ей неусыпно заботиться о единственной теперь дочери.
Тронувшись с места, Люси глянула в зеркало заднего вида и поняла, что вот-вот расплачется. Она резко затормозила, вынула мобильник и набрала номер Жюльетты, ее телефон всегда находился в школьном ранце. И если та сейчас в классе, не важно. Ей нужно поговорить со своей девочкой, услышать ее голос, убедиться, что все в порядке, пусть даже звонок помешает учительнице вести урок.
К сожалению, она попала на автоответчик. И оставила на нем длинное сообщение, полное любви…
12
Франк Шарко с непокрытой головой шел под проливным дождем. Ветер усилился, от его ледяных шлепков горели щеки. Комиссар поднял воротник и, сунув руки в карманы, двинулся дальше по кладбищу.
Траурную процессию он обнаружил в конце шестой аллеи. Черные силуэты выстроились в ряд, и единственным признаком того, что это живые люди, была их борьба с зонтами, так и норовившими вырваться или вывернуться наизнанку. Скорее всего, тут приемные родители Грегори Царно, родственники — тетки, дядья. Люди, для которых этот убийца оставался подобием человека. Люди, терзаемые вопросами,
