ночь дежурили в родильной палате номер три, мать умерла на столе во время родов из-за кровотечения, связанного с преэклампсией. Припоминаете?
Лицо бывшей медсестры стало похоже на ледяную маску, потом верхняя губа задергалась, и пожилая женщина прикрыла рот рукой. Поставила чашку, чашка звякнула о блюдце. Люси стиснула руки: прошло двадцать с лишним лет, а мадам Солен по-прежнему помнит эту ночь, вот сейчас, сейчас…
Но случилось неожиданное. Хозяйка дома встала и сказала:
— Все это было слишком давно, да, слишком давно, и я ничего больше не помню. Простите.
Люси тоже встала и подошла ближе к Пьеретт:
— Вы не могли забыть. Послушайте, чего вы боитесь?
Та несколько секунд поколебалась.
— А вы можете гарантировать, что у меня не будет из-за этого неприятностей?
— Конечно. Гарантирую.
И снова они замолчали. Бывшая медсестра раздумывала, Люси ждала, понимая, что старушка наверняка знает некую страшную тайну, которую Тернэ, скорее всего, вынуждал ее хранить все эти годы. Но теперь, когда его нет на свете, а она больше не работает в родильном доме, эту тайну можно открыть.
Пьеретт подошла к телевизору, выключила его, и в комнате воцарилась мертвая тишина. Люси, предполагая, что старушка ждет наводящих вопросов, заговорила первой:
— Вы ухаживали за этой женщиной во время предродового периода, приносили ей пищу, выполняли назначения врачей. Известно ли вам ее имя? Это очень важно для моего расследования.
— Конечно известно, — пожала плечами Пьеретт. — Ее звали Аманда Потье.
Люси почувствовала огромное облегчение: наконец-то у неизвестной, у этой женщины, умершей в родах, скорее всего — в ужасных страданиях, появилось имя! Теперь главное — не спугнуть собеседницу, не дай бог, замолчит! Люси решила не просить ни ручки, ни бумаги, ничего не записывать, только запоминать накрепко каждое слово: обстановка должна оставаться неформальной.
Между тем бывшая медсестра продолжала:
— Она была совсем молоденькая — двадцать лет, ну, может, двадцать один год, и очень хорошенькая, можно даже сказать, красавица: черноглазая с длинными темными волосами.
— А почему эта молодая женщина решила рожать анонимно?
— Аманда не хотела ребенка, а делать аборт оказалось поздно. Дружок бросил ее самым что ни на есть подлым образом за несколько дней до того, как она пришла к нам, и она считала, что слишком молода для того, чтобы суметь одной вырастить малыша.
Люси сжала кулаки. Будущая мать, молодая, брошенная тем, кого она так любила, тем, кто обещал ей, наверное, золотые горы, а она, наивная, верила… Это было так похоже на ее собственную историю. Картинки из прошлого проступали одна за другой, это чертово расследование проникло ей в самое сердце. Она попыталась подавить чувства, прогнать мысли, возвращавшие ее назад, абстрагироваться от боли, которую испытывала как женщина и как мать. Ей надо оставаться сильной и думать только о деле.
— Расскажите мне все, что вспомнится, — сказала Люси бывшей медсестре. — И не торопитесь.
Пьеретт долго сидела с закрытыми глазами, потом открыла их и начала свой рассказ:
— Аманда Потье была художницей, живописцем, она много работала, но жить ей было трудно, картины не так уж хорошо продавались. У нее была маленькая квартирка в четырех километрах отсюда, на окраине Реймса. Они с доктором Тернэ познакомились задолго до того, как она поступила к нам на госпитализацию: доктор купил на одном из вернисажей несколько ее работ, чтобы поддержать молодое дарование, и даже сам заказал ей картины. Всем казалось, что Аманда очень его любит. Да, картины он ей заказал, чтобы украсить ими свой дом, но они имели какое-то отношение к ДНК. Аманда говорила, что вкус у месье Тернэ очень странный, но платит он хорошо.
Люси вспомнила картину, которую мельком видела в библиотеке Тернэ, а потом, кажется, и на фотографиях, сделанных на месте преступления. Что-то вроде плаценты и подпись в уголке — «Аманда П.».
— Аманда рассказывала, что иногда они встречались, чтобы вместе пообедать и поговорить — главным образом об искусстве. А потом однажды разговор зашел о ее беременности, и доктор убедил Аманду перейти от своего гинеколога к нему. И вел ее в последние четыре месяца беременности.
Люси старалась запоминать и одновременно обдумывать услышанное. Совершенно очевидно, что Стефан Тернэ искал случая приблизиться к Аманде и ее будущему ребенку. А дальше как можно рассуждать? Какие еще встают вопросы? По собственной ли воле Тернэ старался сблизиться с Амандой? Быть может, девушка считала доктора своим другом, а он просто наблюдал за ней… или даже следил? Не покупал ли он картины только для того, чтобы завоевать доверие молодой художницы?
Внезапно ей пришел в голову вопрос, который она тут же и задала собеседнице, нарушая хронологию рассказа:
— А скажите, вы знаете, почему доктор перебрался в восемьдесят шестом году в Реймс? У него была в Париже прекрасная работа, он занимался многими исследовательскими темами, очень много ездил. Зачем ему было срываться с места и искать себе приюта в провинции?
Пьеретт замялась:
— Думаю, он просто воспользовался удобным случаем. Его предшественнику, доктору Грайе, оставалось три года до пенсии, но, когда в родильный дом было прислано резюме доктора Тернэ, он сразу же подал в отставку.
Та-ак. Еще один выстрел в грудь.
— Подал в отставку за три года до пенсии? А что, раньше он говорил, что собирается уволиться?
Медсестра, сжав губы, покачала головой:
— Никогда он нам такого не говорил, да мы бы в жизни и не поверили, что такое может случиться. Но вот случилось… Знаете, наверное, доктору Грайе захотелось пожить немножко для себя… А ушел он из больницы чуть ли не тайком, без пышных проводов.
— Как, вы говорите, звали этого доктора? Его фамилия Грайе, а имя?
— Робер. Робер Грайе. Но вам не удастся с ним встретиться: месье Грайе умер пять лет назад от Альцгеймера, я была на похоронах. Очень, очень печальный конец…
Люси впитывала важную информацию, откладывала ее про запас. Возможно ли, что Тернэ ускорил отставку своего предшественника, чтобы заменить его, приблизиться таким образом к Аманде Потье и стать ее лечащим врачом? От всего этого буквально голова идет кругом, и все это кажется невероятным, непостижимым… Только ведь совпадение дат не может быть случайным! Тернэ уехал из Парижа и обосновался в Реймсе в восемьдесят шестом году, Аманда тогда была беременна… Ради того, чтобы самому принять у нее роды в начале января восемьдесят седьмого года, приезжий навязался молодой женщине в лечащие врачи, наблюдал за ней в течение последних месяцев беременности… Люси отступила во времени еще чуть назад: Париж, опять-таки восемьдесят шестой год, если верить статье в Википедии, Тернэ разводится — за несколько недель до отъезда. Может быть, этому разводу предшествовало какое-то событие? Или даже случилось что-то, что подтолкнуло супругов Тернэ к разводу? Может быть, первая жена Тернэ в курсе чего-то
Люси решила обдумать все это позже и снова обратилась к медсестре:
— А у Аманды Потье была семья? Ее кто-нибудь навещал в родильном доме?
— Да, да, конечно! Ее родители приезжали из Вильжюифа, всячески ее поддерживали. Мама у нее была очень красивая, совсем еще молодая, они с Амандой были очень похожи. Будущая бабушка лет сорока от роду…
Пьеретт водила пальцем по краю чашки с кофе, было видно, что воспоминания для нее болезненны, но Люси не могла остановиться на достигнутом:
— Как вел себя доктор с Амандой, когда она лежала в предродовой палате?
— Все время был с ней рядом, днем и ночью. Иногда даже подменял нас, медсестер, выполнял за нас нашу работу. Помню, что у нее часто брали кровь на анализ, так он велел. Еще помню, что у нее была ужасная слабость и что живот у нее был огромный. И она очень много ела — фрукты, печенье, да что попадалось под руку, то и совала в рот.
