захочет сбежать.
— Где сейчас Эрве?
— Там, снаружи, со всеми остальными.
— Отлично. А это пресс-папье за головой жертвы… откуда оно?
— Из кабинета, в котором работала Ева.
— Как вы думаете, зачем ей понадобилось посреди ночи открывать клетку? И зачем она вошла к обезьяне с пресс-папье?
— Шери — талисман нашего центра. В отличие от всех других животных в клетке она только спит, а остальное время проводит там, где ей нравится, и ходит куда угодно. Иногда она тащит к себе какие-то предметы, причем особенно ей нравятся блестящие. В обязанности Евы входило, заканчивая ежедневные наблюдения за Шери, возвращать шимпанзе в клетку и запирать ее там. Надо еще сказать, что днем Ева чаще всего отсутствовала, она и приходила на работу поздно, и уходила последняя. Мы ей доверяли во всем.
Клементина посмотрела на свою злосчастную коллегу.
— Шери, повторяю, мухи не обидит, она совершенно неопасна. Все приматологи Франции знают эту обезьяну и ценят в ней доброжелательность, ум, а главное — способность выражать свои мысли.
— Способность выражать свои мысли?!
— Да. Шери владеет амесланом, языком жестов, который называют еще американским языком глухонемых. Она научилась ему больше тридцати лет назад в Институте коммуникации между человеком и шимпанзе, в Элленсбурге. Всю свою жизнь я провела рядом с ней, восхищаясь тем, как она быстро продвигается вперед, деля с ней радости и огорчения. И готова повторять снова и снова, что она не способна…
Жаспар вдруг замолчала, похоже, только сейчас осознав очевидное: обезьяна вся в крови, жертва — у ее ног, причина смерти Евы — удар по голове и укус. Но что же такое здесь произошло? Как Шери могла совершить подобное? Клементина попробовала заговорить с животным через решетку, но, несмотря на все усилия приматолога, обезьяна даже не пошевелилась, она словно оцепенела.
— Шери не хочет разговаривать с нами. Думаю, она сильно травмирована, — вздохнула мадам Жаспар.
Шарко и его молодой коллега обменялись понимающими взглядами. Лейтенант вышел, на ходу набирая номер на мобильнике, Шарко пошарил в карманах мешковатых джинсов. Ему было не по себе перед этим несчастным, съежившимся в углу животным и трупом совсем молодой женщины, в глазах которой нечего было прочесть, кроме пустоты.
— Мадам, вот-вот будет возбуждено уголовное дело, уже началось предварительное следствие. Мой напарник вызывает сюда бригаду криминалистов, которые соберут улики, и полицейских для опроса свидетелей.
Казалось, слова Шарко немножко успокоили директора центра. Но ведь она не понимала, что это все — формальности. Даже если кто-то повесился в запертой изнутри комнате, требуется провести расследование, чтобы подтвердить, что это действительно самоубийство, а не инсценировка, маскирующая преступление. Шарко, разглядывая обезьяну, на минутку задался вопросом, а можно ли снять у животного отпечатки пальцев.
— Вы же понимаете, что всем им нужно будет войти в клетку, нужно будет взять кое-какие анализы у вашей… э-э-э… вашей подопечной, осмотреть ее десны, ее ногти, чтобы убедиться, есть ли там следы крови жертвы: это свидетельствовало бы о нападении. Стало быть, мы вынуждены будем ее усыпить.
Клементина Жаспар некоторое время молча смотрела на толстые прутья решетки, потом не слишком уверенно согласилась:
— Да, понимаю. Но пообещайте мне не делать ей больно и не причинять зла, пока не откроется, что случилось на самом деле. Эта обезьяна более человечна, чем большинство окружающих нас людей. Я подобрала ее в джунглях умирающей, раненной браконьерами, мать Шери убили на ее глазах, она мне как ребенок, в ней вся моя жизнь.
Кто-кто, а Шарко знал, что такое потерять любимое существо, не важно — человека или животное, и он попытался найти для ответа самые нейтральные слова:
— Не могу ничего обещать, мадам, но постараюсь сделать все, что от меня зависит.
Жаспар печально вздохнула и еле слышно сказала:
— Хорошо, спасибо, комиссар. Пойду принесу пистолет для подкожного впрыскивания.
Шарко подошел к клетке поближе, присел на корточки, стараясь не задевать решетку. Не могло быть никаких сомнений: след на лице жертвы оставили челюсти животного. Вполне вероятно — обезьяны, и вполне понятно, как все происходило. Шимпанзе ударила девушку по голове пресс-папье и укусила ее, скорее всего не осознавая, почему и зачем это делает. Комиссар слышал о внезапных приступах ярости у приматов, способных в таком состоянии без всякой видимой причины уничтожить собственное потомство. Может быть, Ева вела себя недостаточно осторожно, может быть, она потребовала чего-то от шимпанзе в неудачное время. Одно точно: ничего хорошего этой бедолаге с оттопыренными ушами без мочек и тяжелой челюстью не светит.
— Тебе тридцать семь, старушка уже, да? А знаешь, тебе ведь столько же лет, сколько женщине, которую я любил… Понимаешь? Свихнуться никогда не поздно, да? Почему ты не хочешь объяснить, что на самом деле произошло?
Вошла Клементина с предметом, странно напоминавшим краскораспылитель. Шарко выпрямился и бросил взгляд на потолок.
— А тут ведь повсюду камеры видеонаблюдения. Вы не подумали, что…
— Это ничего не даст. Именно Ева должна была включить охранную сигнализацию и вообще всё, в том числе и камеры, только после того, как запрет двери.
Клементина вздохнула и направила пистолет на обезьяну.
— Прости, мое солнышко, деточка моя…
Именно в этот момент Шарко обернулся и взглянул женщине прямо в глаза. Вся напряженная, она медленно приближалась к клетке, рука с оружием дрожала.
— Нет, простите, я не смогу!
Шарко взял пистолет с лекарством из рук приматолога:
— Ладно, не надо, я сам.
Обезьяна, которая так и оставалась в углу, слегка выпрямилась, протянула вперед руки ладонями наружу, потом, чуть отпрянув и вжавшись в решетку спиной, поднесла ладони к лицу. Шарко прицелился, но Жаспар вцепилась в его руку:
— Погодите, погодите! Она наконец-то заговорила!
Шери сделала еще несколько знаков: опустив ладони к полу, помахала руками на уровне ушей, будто пугая ребенка, затем прикрыла губы правой рукой и уронила ее вниз. Эту серию жестов шимпанзе повторила три, нет, четыре раза, после чего подошла к телу Евы Лутц и нежно погладила девушку по щеке с укусом. Шарко показалось, что он сроду не видел столько чувства, столько волнения во взгляде живого существа. Это животное действительно прямо-таки излучало глубокую человечность. Сердце старого полицейского сжалось. Какого черта он так расчувствовался из-за этой обезьяны?
— И что же она говорит?
— Она все время повторяет одно и то же: «страх, чудовище, злой… страх, чудовище, злой…»
В Клементине пробудилась надежда.
— Я же вам говорила: Шери невиновна! Сюда кто-то приходил. Кто-то, кто убил Еву..
— Спросите у Шери, видела ли она раньше это «злое чудовище».
Шимпанзе внимательно смотрела на руки и губы приматолога, передававшие ей серию знаков.
— В ее словаре больше четырехсот пятидесяти слов. Если точно сформулировать вопрос, она все поймет.
Шери подумала и покачала головой. Комиссару не верилось: вот прямо рядом с ним женщина разговаривает с обезьяной — нашим родственником, стоящим на соседней ступеньке эволюции.
— Спросите ее, зачем это чудовище сюда явилось.
Снова жесты Клементины, и снова ответ Шери. Большой и указательный палец правой руки — как
