замечал.
— Родители забрали ее из школы и отослали на лето за границу. Девочка быстро оправилась от разлуки, а я — нет. И мучаюсь до сих пор, — помолчав, добавил Эшер.
— Нам требуется проверить твои слова, ты же понимаешь.
— Да пожалуйста! — пожал плечами Эшер. — Больше мне нечего скрывать. Я думал, она по-прежнему любит меня и ждет не дождется, когда мы сможем быть вместе. А потом…
— Потом?
Эшер вздохнул:
— Она написала мне. Написала ужасное письмо, точно писал другой человек, не она. Кто-то, кого я не знаю. Может, это мать заставила Сару написать, но подписалась-то она сама. И почерк ее. Письмо меня доконало, честно. Когда Келли попросила привести доказательства, почему именно я хочу покончить с собой — проверяла, правду ли я ей говорю, — я отослал ей это письмо. И она поняла и поверила.
— Никакого письма при обыске в ее квартире мы не нашли.
— Она переслала его мне обратно. Оно до сих пор у меня лежит. Могу вам показать, если желаете.
— Да, пожалуйста. Почему ты не рассказал обо всем прежде?
— Никто из вас не слушал меня. Слишком вы были заняты, стараясь вынудить меня признаться в том, чего я не совершал. Я и подумал: вы не поймете про Сару. Станете осуждать меня, обзывать чертовым педофилом, еще и в тюрягу упрячете. И вообще, это личное, касается только меня и никого больше.
Возможно, Эшер был прав насчет их реакции. Тарталья почувствовал уважение к этому человеку и облегчение, что интуиция его не подвела, Шон точно не Том.
— Итак, вновь возвращаясь к Келли Гудхарт. Тебе наконец удалось убедить ее, что ты искренен.
Эшер кивнул.
— А не припоминаешь, может, она еще что-то говорила о мужчине, который раньше контактировал с ней?
— Знаю только, что лично Келли с ним не встречалась. Говорила, что она считала, ему можно доверять, а оказалось — ошиблась. Он подвел ее.
— Она сказала в точности такими словами?
— Может, и не в точности, но смысл такой. Мы договорились о личной встрече, Келли сказала, что хочет увидеть меня — последнее испытание, какое она мне устроила. Мы встретились в кафе, неподалеку от Норт-Энд-роуд. Я даже паспорт ей показал, чтобы убедить ее: я — тот, за кого себя выдаю. Она сказала, что тот, другой парень бесил ее, он будто играл с ней, подстрекал, сбивал с толку, а я веду себя совсем по- другому — она видит.
Похоже, что это Том пытался подобраться к Келли Гудхарт, думал Тарталья.
— А она не описывала тебе, как именно он подстрекал ее?
— Нет.
— Можешь еще что-нибудь вспомнить про него?
— Нет, простите.
— Что еще она тебе говорила?
— Говорила, что родилась в католической семье и получила соответствующее воспитание. Спрашивала, религиозен ли я. Когда я ответил, что нет и что в церковь с детства не ходил, ей даже будто легче стало. Сказала, что религия — это прикрытие для разных злых дел. Что люди используют ее, чтобы добиться того, чего им хочется. Это она сказала сразу после нашего разговора о том парне. Но связано это как-то с ним или нет, не знаю.
— Это все?
Эшер затянулся напоследок сигаретой, сгоревшей почти дотла, и бросил окурок в чашку кофе, тот зашипел.
— Я все вам рассказал, клянусь. Келли была такой умной и рассудительной, инспектор. Такая милая, симпатичная леди! Мне ужасно жалко, что она умерла, ей-богу, жалко.
— Почему же ты не постарался отговорить ее?
— Потому что я ее понимал. Я знал, что она чувствует, что переживает. Она хотела покончить с жизнью, которая причиняла ей боль, и я уважал это желание. Я видел, что свет для нее погас. Я себя так же тогда чувствовал. У нее просто оказалось куда больше храбрости, чем у меня.
Им еще предстояло сделать обыск в квартире Эшера, так, для страховки, но Тарталья был убежден: это бесполезные хлопоты. И теперь он знал: что бы там ни думали Стил с Кеннеди, расследование сдвинулось с мертвой точки.
Дэйв Уайтмен притормозил на дороге, чуть дальше от дома в Уэст-Хэмпстеде, адрес которого ему дал Тарталья, и заглушил мотор. Шона Эшера они отпустили перед полуночью, и Уайтмен быстро домчался сюда из участка, чтобы ждать наготове возвращения Стил. Тарталья велел, если с ней будет Кеннеди, следить и делать заметки. Если же нет, то Дэйв может ехать домой. Когда Марк объяснил ему ситуацию и пересказал мнение Кларка, Уайтмен даже обрадовался, что ему доверили такое задание, и охотно согласился поучаствовать. Если так желает шеф, он выполнит. Без вопросов. И Кларка, и Тарталью он уважал, а к Кеннеди не питал никаких симпатий. Слишком уж тот обожал себя, не переставал собой любоваться. К тому же проскальзывало в нем нечто странное, неприятное, хотя что именно, внятно объяснить Дэйв не мог.
Поэтому, когда он узнал, что Кеннеди, оказывается, подглядывает за Стил, он не сильно удивился. По мнению Дэйва, все извращенцы заслуживают публичного разоблачения. Пусть Стил побесится, когда узнает правду. А то она просто слепнет, чуть дело коснется Кеннеди. Короче, раз творится что-то странное, надо это вытащить на свет божий.
Уайтмен взглянул на часы: уже далеко за полночь. К счастью, дома его никто не ждет. Только мамочка, а она уже давно привыкла к его внезапным уходам и приходам и наверняка давно уже спит. Минут десять Дэйв слушал радио, но тут на дороге показалась машина Стил, и он его выключил. Пригнулся, когда Стил проезжала мимо. Стил была одна; он проследил, как она остановилась, вышла из машины, подошла к двери и вошла в дом.
Тарталья из Паддингтон-Грин уехал раньше всех и уже через десять минут был дома. Его чуть ли не трясло от возбуждения, голова пухла от мыслей. Хотя завтра предстояло рано встать, нечего было и пытаться скоро заснуть. Марк включил проигрыватель, даже не потрудившись взглянуть, что там за диск, откупорил бутылочку итальянского белого «Гави», мерзнувшую в холодильнике, и налил себе большой бокал. На вкус вино оказалось чуть резковатым, но ему было все равно. Марк расхаживал по комнате в расстегнутой рубашке, с бокалом в руке, вспоминая подробности разговора с Шоном Эшером. Что-то в его словах насторожило инспектора, но сейчас он, как ни старался, не мог вспомнить, что именно. Он прокручивал разговор в уме, представлял себе Эшера, сидящего напротив, сменяющие друг друга выражения лица, его реакции. Но — нет, не вытанцовывалось. По опыту Тарталья знал: специально точно не получится, он вспомнит потом, случайно, если вообще когда-нибудь вспомнит.
На автоответчике его ожидало всего одно сообщение — от Николетты. Она опять настойчиво напоминала ему о воскресном обеде. Теперь Марк уже не сомневался: сестренка точно плетет новый заговор. Раздраженный ее настырностью, он стер сообщение. Зашел в ванную, включил душ и разделся. Тарталья выкрутил кран до упора, доведя напор воды до максимума, прибавил температуру — вода стала горячей, едва можно терпеть. Кабинка моментально наполнилась паром, и он, несколько раз глубоко вздохнув, прикрыл глаза, стараясь привести мысли в порядок.
Думая о втором мейле, полученном Стил сегодня, он гадал, какие же чувства она испытывает, возвращаясь в одиночестве ночью домой. Он, конечно, не верил, что ей безразлична ситуация, что она не нервничает. Но какой толк предлагать помощь, если ее не просят? Тарталья протянул руку к полочке за шампунем, выдавил чуть ли не полфлакона себе на макушку. До чего ж приятное ощущение! Намыливая голову, Марк с удовольствием отметил, что с возрастом его густые волосы ничуть не поредели, в отличие от его зятя Джона, мужа Николетты, который за последние пять лет потерял почти всю шевелюру.
Когда Тарталья вышел из кабинки и стал растираться большим полотенцем, то услышал: в гостиной
