Бреннер был рад, что может ненадолго заняться своей донорской печенью. И только пару кусков спустя он сказал:
— Сегодня вот уж две недели, как ты застрелила Лео Штенцля.
— Да, ты смотри поосторожней, а то у меня сегодня опять палец свербит.
— Хорошо, если это только палец.
Теперь опять немного печенки, а потом:
— Твое счастье, что на этой стороне к музыкальному павильону у тебя окна нет. Иначе ты была бы под подозрением.
— Не хватало еще, чтобы я себе на этой стороне окно сделала. Это чтобы мне шоколадки и вафли совсем уж некуда ставить было.
— Значит, ты ничего не видела?
— Ну как, конечно видела. Я как раз деньги считала. Вот их и видела.
— А почему это Ланц вообще не попал на фотографию в газете? Только Бимбо и Мунц?
— Да Ланца у меня и не было совсем. Это Бимбо при въезде ошибся. Ланц просто заехал очень быстро, ведь он на самом деле привез из аэропорта донорскую почку. Я еще тогда над ним посмеялась. Потому что он наверх в хирургию как молния взлетел.
— Как молния. А потом и загремело.
— Точно. Потом прогремел гром. Только не для Ланца, а для Штенцля, — снова не могла удержаться от смеха Рози.
— А что делал этот Штенцль?
— Ничего. Это был чистокровный конторский жеребец.
Бреннер имел в виду не профессию Штенцля, потому как это было как раз то немногое, что он о нем знал. Так что он попробовал по-другому:
— Больше жеребец, чем писака, или как?
— Это уж точно, можешь не сомневаться.
— Но за это ему ведь никто ямы не рыл?
— Зачем яму рыть, когда пули достаточно? — ухмыльнулась Рози. — А кроме того, откуда мне знать? Это ты должен лучше знать.
— Почему это я?
— Твоя-то организация тоже за счет донорской крови живет. Ты должен был бы знать Штенцля.
— Моя организация?
— Да весь этот ваш Союз спасения.
Это была любимая шутка Рози. Она из принципа называла спасателей Креста Союзом спасения. Точно так же она называла сестер святой Луизы сестрами Красного Креста, и наоборот.
Но в этом случае в виде исключения никакой разницы и вправду не было. Потому что Союз спасения жил за счет донорской крови, и спасатели Креста жили за счет донорской крови. И Лео Штенцль тоже. Только он уже не жил.
7
— Сегодня прямо все валом повалили, — удивилась Рози. — Эти двое из уголовной полиции опять здесь были.
— Ну и как? Тебе чей пиджак больше понравился?
— Который на шефе.
— Как ты узнала, кто шеф?
— Да он не ел ничего.
— Начальство питается сознательно, холестерина избегает, — сказал Бреннер, прежде чем отправить в рот очередной кусок печеночного паштета.
— А вот Синделка не такой. Он у меня тут тоже сегодня уже был.
— Синделка, из патологоанатомического?
— Нет, из государственной проверки девственности. — Потому как Рози была такой человек, она просто не в состоянии была нормально сказать «да». — Он обычно только после обеда приходит. Каждый день по донорскому сердцу, а все равно тощий как карандаш.
— Может, он спортом много занимается.
— Гы-гы-гы. У него один спорт — знай себе трупы режет.
— Значит, от этого.
— Что?
— Не толстеет. От трупного яда, — с убийственной серьезностью заявил Бреннер.
— Гы-гы-гы!
Бреннер подбирал последним куском хлеба горчицу, а Рози рассказывала:
— Этих-то, Штенцля с Ирми, ему друг из дружки вырезать пришлось.
— Что значит — вырезать друг из друга?
— То и значит: вырезать друг из друга, — объяснила Рози. — Потому что пуля прошла сначала через его язык, а потом через ее язык. А из-за жара от пули оба языка сплавились.
— Гы-гы-гы!
— А что, правда! — заупрямилась Рози. — Ты что думаешь, Синделка мне какую-нибудь ерунду рассказывать станет?
— Ну у него и работенка! — Собственная профессиональная деятельность опять вдруг предстала перед Бреннером в более розовом свете.
— Ужасно, — скривилась Рози, разрезая пленку на килограммовой упаковке белых колбасок. — Такой язык — просто ужас какой-то. Ты когда-нибудь говяжий язык ел?
— Конечно.
— Я тоже. И больше никогда в жизни не буду! Они там лечо на него кладут, чтобы язык этот не очень видно было. Пупырышки и все такое. А я лечо-то с самого начала дочиста съела.
— Это была ошибка.
— Это точно. Потому как ты вдруг видишь у себя на тарелке коровий язык. Форма вся как есть, и пупырышки, и все-все.
— Да, ничего себе.
— А потом ты его ешь и вдруг понимаешь, что у тебя на языке язык. Я тебе говорю, ужасно. То ли корова тебе язык жует, то ли ты коровий язык, уже и не разобрать.
— Да-да, Синделке нельзя быть таким чувствительным.
— А он вообще бесчувственный. Ему это в самый раз.
— Вот я так и подозревал.
— Знаешь, что он про сплавившиеся языки Штенцля и Ирми сказал? — ухмыльнулась Рози.
— Откуда мне знать.
— По крайней мере, это был союз на всю жизнь.
— Если так смотреть, то он прав.
— Чего доброго, Николь еще завидовать будет.
— Что еще за Николь?
— Секретарша Штенцля в банке крови, вон там, на той стороне. Они с Ирми из-за Штенцля такую войну вели, просто куда там.
Гы-гы-гы, подумал про себя Бреннер. И просто отправился прямиком в банк крови. Когда Бреннер туда вошел, то ему показалось было сначала, что он ошибся. Хотя он уже энное число раз там был, ведь водителям «скорой» приходится чаще всего ездить за консервированной кровью и развозить эти консервы по больницам, это и составляет самую большую часть всех дерьмовых поездок. Но обычно он бывал здесь по утрам, когда все прямо кишело от медсестер и водителей, выстраивавшихся в очередь за консервированной кровью. А теперь все абсолютно вымерло.
