глотнуть кислорода.
— Я от тебя не отстану, пока не услышу всю историю, — сказал я.
— Хорошо. — Голова его поникла, и я понял, что в мыслях он уже далеко.
— Тебя ищут плохие парни, Джей, из-за этого моя жизнь тоже превратилась черт знает во что!
— Хорошо, хорошо, — кивнул он.
— Ничего не «хорошо»! — рявкнул я. — Ты обязан что-то сделать, сделать сегодня же, не откладывая! Ты должен рассказать все, что мне необходимо знать, чтобы твои проблемы не били рикошетом по мне.
Мы взяли такси и молчали всю дорогу до Бруклина. Один Бог знает, что подумал водитель, когда высаживал двух зрелых мужчин перед темным гаражом на бруклинских задворках. Там Джей достал ключи и первым поднялся на второй этаж. В свете уличных фонарей я снова увидел на подступенках лестницы глубокие вертикальные царапины, оставленные тяжелыми кислородными баллонами.
— Вчера ко мне кто-то вломился, — глухо сказал Джей, отпирая дверь. — Но ничего не украли.
Мы вошли, и Джей сразу же сел на свою походную койку.
— Подожди минуточку… — попросил он и взял со стола какое-то устройство, похожее на цилиндрический сосуд из прозрачного пластика. Зажав между зубами гибкий мундштук, он сильно подул в него, и в прорези на крышке сосуда появились красные цифры. Некоторое время Джей мучительно кашлял; наконец он выплюнул в мусорную корзину изрядный комок мокроты и занес цифры в лежащую на столе таблицу. Как я понял, этот сосуд представлял собой не что иное, как спирометр — прибор для измерений объема воздуха, поступающего из легких при наибольшем выдохе после наибольшего вдоха.
— Что это? — спросил я.
Джей не ответил, и я придвинул спирометр к себе, чтобы посмотреть, сколько он показывает.
— Два и одна десятая?! — Я не верил своим глазам. Из просмотренных в библиотеке таблиц и справочников я знал, что мужчина такого же возраста и комплекции, как Джей, должен иметь объем легких намного превышающий шесть литров. В уме я быстро произвел необходимые расчеты. Его ОФВ равнялся тридцати пяти процентам. Было просто поразительно, что Джей до сих пор держится на ногах!
Тем временем Джей взял со стола аэрозольный баллончик с лекарством, встряхнул, вставил в ингалятор и нажал на кнопку. Я услышал короткое шипение — лекарство попало в горло. Джей закрыл глаза и на несколько секунд задержал дыхание. Наконец он выдохнул, и я догадался, что он принял что-то для расширения бронхов и трахеи. Моя догадка подтвердилась, когда Джей прижал к лицу кислородную маску и нажал красную кнопку, включая компрессор. Компрессор загудел, и Джей задышал мерно и глубоко. Все его движения отличались уверенностью и автоматизмом, какие придает людям многолетняя привычка. Немного погодя он включил еще какой-то прибор, который показывал частоту пульса, кровяное давление, количество вдохов-выдохов в минуту и процент насыщения крови кислородом. Сначала на экране были одни нули, но когда Джей взял в руку длинный гибкий шланг с красной лампочкой и петлей на конце и надел себе на палец, прибор пискнул и показал восемьдесят девять процентов насыщения кислородом.
— Даже я знаю, насколько это мало.
Джей кивнул и приподнял маску:
— Мне хватает этого на несколько часов, не более.
— Это случилось с тобой, когда мы в тот раз возвращались в город?
— Тогда я вообще едва не окочурился.
— Ты возишь в багажнике джипа что-то вроде кислородного баллона?
— Да. — Он посмотрел на прибор. Процент насыщения крови кислородом поднялся до девяносто одного, и Джей, покопавшись в блюдечке с таблетками, выбрал насколько штук и проглотил не запивая. К этому времени я уже окончательно уверился, что на протяжении дня он существовал исключительно на лекарствах, то переживая подъем, то проваливаясь в пропасть: когда стероиды начинали действовать, Джей был энергичен, активен, обаятелен, но по мере того, как их действие заканчивалось, становился вялым, подавленным, без малого не впадая в кататонический ступор.
— Что ты сейчас принял? Что-нибудь гормонально-стероидное?
— Да. Прости меня, Билл, мне, честное слово, жаль, что я втянул тебя во все этого, но… Я сам не ожидал, что все так получится. Мой план был совсем другим — я хотел вернуться к… Мне кажется, у меня что-то с головой. Этот кислород…
Он расслабленно вытянулся на койке и закрыл глаза. На его губах играла бессмысленная улыбка, и мне вдруг показалось — он вот-вот отключится.
— Расскажи мне о своем отце — мне хочется знать, каким он был, — попросил я. С моей стороны это было не праздное любопытство; я знал, что человека легче понять, если знать, какими были его родители. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает.
— Каким был мой отец? — повторил Джей. — Он был порядочной задницей, упрямым и жестоким подонком. Из-за него… В общем, он оказался никудышным фермером. Наверное, ему вообще не следовало связываться с землей, но у моей матери был большой участок. Вся ее семья испокон века занималась выращиванием картофеля на продажу, но как раз в начале шестидесятых картофелеводство на Лонг- Айленде стало понемногу сходить на нет. Не удивительно, что отец был разочарован. Это я в состоянии понять. Он разочаровался и ожесточился. С матерью, я думаю, ему тоже было нелегко — сколько я себя помню, они постоянно ссорились, а то и дрались. Однажды она швырнула в него полный кофейник. Но я все равно ее любил.
— Тебе приходилось работать на ферме?
— Конечно, а как же иначе? К одиннадцати годам я уже мог водить картофелеуборочный комбайн.
— Значит, твой отец продолжал хозяйничать на земле?
— А что ему оставалось делать? Я помню — одно время он перестал сажать картошку и начал выращивать декоративные деревца, которые мы потом продавали ландшафтно-дизайнерским фирмам, но денег это почти не приносило. Во всяком случае — не больше, чем картофель.
— Как звали ту девушку-англичанку?
Мой вопрос застиг Джея врасплох, и на лице его вновь появилось выражение печали и тоски, какое я уже видел у него в ту ночь, когда мы познакомились и когда сразу после заключения сделки он обнимал Элисон. Очевидно, та юношеская любовь была для него не простым увлечением, раз с годами она превратилась в его навязчивую идею, в его Святой Грааль, в его «пунктик» — назовите как хотите.
— Ее звали Элайза Кармоди, — сказал Джей. — Она была очень красивой. И дьявольски общительной. Мы познакомились в июне — я только что окончил второй курс колледжа и собирался… Я должен был попасть… — Он вздохнул, не в силах произнести вслух роковые слова.
Я кивнул на пожелтевшую газетную вырезку на стене:
— Ты должен был попасть в «Янкиз»?
Он кивнул и, крепко сжав губы, снова закрыл глаза.
— Ты уверен, что в конце концов оказался бы в основном составе?
— Кто знает?… Наверное. У них хорошо поставлена селекционная работа. А я два года играл за колледж, и, говорят, неплохо играл.
— У тебя был отличный удар.
— Да. Говорят.
— Значит, ты был молодым человеком из крохотного лонг-айлендского городка, твои родители были бедны и часто ссорились — и у тебя был хороший удар. Это был твой шанс чего-то добиться в жизни, и ты готов был держаться за него ногтями и зубами, — подумал я вслух. — Я не ошибся?
— Нет, ты не ошибся, — подтвердил Джей. — Все так и было. Почти так.
— А как насчет Элайзы Кармоди? — продолжал расспрашивать я.
— Как я уже сказал, мы познакомились летом, когда я помогал отцу на ферме. В колледже у меня были девчонки — целая куча девчонок, но ничего серьезного. Тогда все мы больше трахались, чем учились — трахались, пили пиво и играли в бейсбол. А потом мне предложили подписать контракт. Представитель команды сказал, что я должен окончить колледж и отыграть финал летнего чемпионата, а в июле они возьмут меня в любительскую команду. Мне нужно было чем-то заняться эти две или три недели, вот я и поехал домой. Там я помогал отцу и каждый день тренировался — бегал, плавал, кидал мяч. Все это,
