Манхэттенский ноктюрн

пятнадцать минут обыскали бы мои водосточные трубы. – Ты, черт побери, звонишь нам и сообщаешь, что у тебя есть пленка, раскрывающая картину убийства Феллоуза, и ты можешь ее нам отдать, а потом вдруг заявляешь, что не можешь ее отдать. Уж очень запутанно получается. Я хочу сказать, что поручился за тебя, сказал, знаете, этот парень хорошо относится к копам, он честный и все такое прочее, а теперь дело обрастает сложностями. Это выставляет меня в дурном свете и даже компрометирует, а я не таков. Знаешь, приятель, все, что я сделал, так это снял трубку, когда ты позвонил; потом, естественно, пошел к своему начальнику, у которого своих проблем невпроворот, ты, надеюсь, и сам это понимаешь; я сообщаю ему что-то хорошее, ободряю его, мы собираемся схватить подонка, который убил полицейского Феллоуза пару лет тому назад; это отличная новость для копов и детективов, которые по-прежнему занимаются этим делом. Благотворительная ассоциация патрульных считает, что было ассигновано достаточно средств, потому что это – один из пятидесяти восьми пустячков, которые им досаждают. Я хочу сказать, у нас тут убили молоденького парнишку в районе патрулирования неделю назад, и отчасти из-за неисправной работы радио, понятно?

Я утвердительно кивнул.

– Ты должен понять: после того, как ты рассказал мне все это, я, естественно, отправился к своему начальнику и сообщил ему хорошую новость, и тут мне придется снова топать к нему и сообщать плохую? Уж больно сложно. Он посмотрит на меня так, словно вот-вот вырвет мои несчастные глаза и, может, даже проглотит их, доволен? Ты не понимаешь, что такое бюджетный пресс. У Джулиани вообще денег нет ни хрена; Динкинс отдал их профсоюзу учителей. Так что потом я начну ему мозги пудрить, извините, мол, произошла задержка, у моего парня возникло что-то вроде небольшой проблемы, была какая-то другая пленка, где кто-то кого-то трахает, и эти пленки перепутались, и поэтому мы в конце концов, возможно, так и не получим пленку с Феллоузом? Ты думаешь, это кончится добром? Ничего подобного. Тебе известно любимое выражение моего начальника? Изволь, он повторяет его все время, он говорит: «Извинениями кошку не накормишь». Вот так-то вот. «Извинениями кошку не накормишь». Я явлюсь к нему ни с чем, и он наверняка скажет это мне.

– Хэл…

– Нет-нет, это ты меня послушай. Не считай меня другом, Портер. – Он размахивал у меня перед носом руками так, словно приказывал самолету не приземляться. – Вот что важно. Считай меня растертым плевком. Это тебе поможет. Я по другую сторону черты. Я хочу сказать, ты знаешь, что бывает, когда подается сигнал десять-тринадцать? Когда застрелен полицейский? Радио замолкает, болтовня прекращается. Становится чертовски торжественно и тихо. Потом копы начинают выходить на связь – выяснили что- нибудь, поймали этого подонка?

– Я все это знаю, Хэл.

– Ты знаешь, но не чувствуешь этого. Ты не коп, Портер, Ты не знаешь жизни. – Я знал, что он должен сказать все это; это было частью переговорного процесса. – Ты не знаешь, что такое преданность, Портер.

Я вытер мисочку куском хлеба.

– Расскажи-ка мне поподробней о том, чего я не понимаю.

– А тебе известно, что коп может уйти в отставку, оставить свой значок в специальном хранилище, а потом распорядиться так, чтобы его значок носил его сын или внук? И на самом деле несколько парней ходят со значками с трехзначными номерами, значками, которым, может быть, лет сто. Это ведь кое-что значит, а? Это в жизни. Коп нанимается на службу, он знает свое дело. Копы ненавидят друг друга, белые ненавидят черных, черные ненавидят белых, мужчины ненавидят женщин, мужики ненавидят гомосексуалистов. Система пропитана этой проклятой ненавистью. Кабинетные парни ненавидят патрульных, и наоборот. У нас постоянно эдакий иерархический стресс; куда ни глянь, всюду коррупция, у нас трения между профсоюзом и командованием, мы испытываем всяческое давление и ненависть, будь они неладны, но, черт подери, Портер, есть же, мать их, и преданность! Любому полицейскому из этих мест известно, что за много лет где-то около восьмисот копов были убиты на посту, и каждое такое убийство раскрывается! У нас сейчас всего два нераскрытых случая, включая Феллоуза. И мы их обязательно раскроем! Оба, раньше или позже! Не промахнемся и не спустим на тормозах. Это как камень на шее, Портер. Это висит на мне, это висит на тебе. Это единственное, что я действительно могу сделать в этой ситуации. Игра уже началась, понимаешь? А теперь ты хочешь притормозить ее, перевести часы? Не выйдет. Тебе придется взять трудный мяч. Двенадцатиметровый удар и всего три секунды времени. И не моя вина, если это кажется почти невозможным. Усек? Кое-кто из этих начальников полицейских округов тертые калачи, и они гроша ломаного не дадут за такого человека, как ты. Для них это война, и она будет продолжаться всегда. Я не всегда могу управлять ими, этими ребятами. Я имею в виду вот что: ты говоришь мне, что кассеты у тебя нет, но если завтра копы обнаружат у тебя в портфеле наркотики, я ничего не смогу с этим поделать. И да поможет тебе Бог, если мой человек выложит все Джулиани. Будем надеяться, что этого не случится. Если тебе приспичит помолиться, молись об этом. – Хэл отправил в рот ложку чили. – Это слишком серьезно, Портер, и развивается слишком быстро. Я хочу сказать, что согласен с этой теорией насчет того, что общество в самом деле идет на рысях.

– В самом деле?

– Если не контролировать свою скорость, попадешь в беду.

– Звучит весьма разумно.

– Подумай об этом.

– Непременно.

Он встал, швырнул салфетку на стол и взглянул на часы.

– Пять дней.

– Три, Портер, три.

– Мне нужно пять, в крайнем случае четыре.

– Три.

Он сверлил меня взглядом.

– Ладно, – сказал я. – Пусть будет три.

В вестибюле адвокатской фирмы стояла жена руководящего работника. Туфли лодочки, жемчуг, шерстяной костюм. Кэролайн. Косметика и аксессуары были выдержаны в строгом стиле. Вид невозмутимый и сверхрассудительный. Я думаю, она даже сменила наручные часы. Передо мной, без сомнения, было видение, на котором хотел жениться Чарли, а не женщина, которая напивалась до потери сознания, пока ее трахал Волшебник Джонсон.

Нас проводили в кабинет, недостаточно большой, чтобы быть кабинетом владельца фирмы, где мы оказались лицом к лицу с Джейн Чжун, адвокатом, управляющим имуществом Саймона Краули.

Кэролайн представила меня, и я заметил, как насторожилась Джейн Чжун.

– В каком качестве он здесь присутствует? В качестве репортера?

– Просто в качестве друга, – ответила Кэролайн.

– И у него нет финансовой заинтересованности в этом имуществе?

– Ни малейшей.

– Вообще никакой, – подтвердил я.

Джейн Чжун села за письменный стол, и я понял, что она снова вполне овладела собой. Она имела дело со всевозможными странными семейными соглашениями по имущественным вопросам, и мудрые «бороды» из адвокатской фирмы, несомненно, выбрали ее за такт и рассудительность.

– Как я уже упоминала по телефону, – начала Кэролайн, – мы здесь потому, что мне хотелось бы взглянуть на отчет о расходах по управлению имуществом, обо всех, даже мелких, издержках, ну и так далее.

– У меня есть распечатка. – Джейн Чжун протянула каждому из нас по пачке бумаг толщиной в полдюйма. – Как вы можете заметить, платежей довольно много.

Так оно и было на самом деле. Я бросил взгляд на первые:

«Салли Жиро Инк.», Нью-Йорк [служба связи с общественностью] $15 000,00

«Салли Жиро, Лим.», Лондон [служба связи с общественностью, Европа] $15 000,00

Лечебное учреждение по уходу за больными «Гринпарк», Квинс, Нью-Йорк [личное] $6 698,19

«Блумингдейлс», Нью-Йорк [личное] $3 227,03

«Рэго Парк Хиэринг Эйде, Инк.», Квинс, Нью-Йорк [личное] $1 267,08

Фотодубликаторы, Нью-Йорк [служебные расходы] $174,23

Налог на неакционерное предприятие города Нью-Йорка [налоги] $23 917,00

Услуги прачечной ФК [личное] $892,02

«Федерал Экспресс», Нью-Йорк [служебные расходы] $189,45

Обслуживание закладной в «Ситибэнк» [личное] $17 650,90

«Мясные продукты от Харви», Нью-Йорк [личное] $217,87

– К состоянию прибавляются доходы и авторские гонорары в результате постоянного лицензирования и повторного проката фильмов мистера Краули. – Джейн Чжун прищурилась, словно прислушиваясь к собственным словам. – Это поступления. Расходы включают затраты на содержание производства и деловые операции, взносы в платный интернат, где находится его отец, ежемесячные выплаты вам, Кэролайн, плата за квартиру, ну и так далее.

Кэролайн быстро просматривала длинную распечатку. Казалось, она была растеряна и даже потрясена. Помню, я тогда подумал, что она вряд ли способна разобраться во всех этих цифрах и записях.

– Все это очень сложно, – наконец проговорила она.

– А как насчет вещественного содержания имущества? – спросил я. – Есть какое-нибудь упоминание об этом в завещании Саймона?

– Нет, – ответила Чжун, – его завещание касается только состояния в целом, никакие конкретные объекты не упомянуты.

Я кивнул:

– Тогда давайте вернемся к распечатке.

Кэролайн вздохнула:

– Давайте.

Джейн Чжун раздраженно наблюдала за Кэролайн:

– Я в вашем распоряжении. Итак, у вас есть какие-нибудь конкретные вопросы?

Кэролайн уставилась на распечатку.

– Кэролайн! – окликнул я ее.

– Ну что же, кажется, здесь есть все, – сказала она с покорностью в голосе, словно смирившись с судьбой.

Я повернулся к Джейн Чжун:

– Мы пытаемся кое-что отыскать здесь, Джейн, поэтому мы сюда и пришли. Мы ищем свидетельства определенных деловых операций Саймона, когда он еще был жив.

– Пожалуй, мы можем… а могу я вас спросить, какого характера были эти операции или с кем он их вел?