Манхэттенский ноктюрн

– Конечно, они на этом собаку съели.

Это подействовало. Время – час. Угол Пятой авеню и Сорок девятой улицы.

– Как я тебя узнаю? – спросила Кэролайн.

Шутки. Мы по-прежнему шутили.

Я стоял на парадном крыльце, наблюдая за паром, образующимся на холоде от моего дыхания, и прикидывал, каких неприятностей мне следовало вскоре ожидать. Мне определенно предстоит крупный разговор с Хэлом Фицджеральдом. Наверно, и с Хоббсом у меня скоро состоится неприятная беседа. Однако я надеюсь, что хотя бы мы с Лайзой обойдемся без такого разговора. Возможно, мужчинам нравится стоять на крыльце, размышляя о скверных новостях; возможно, во время оно какой-нибудь фермер – противник отделения американских колоний от Англии стоял на этом же самом крыльце или на том, что находилось на этом месте ранее, прилаживая свои деревянные челюсти или почесывая сифилитическую промежность и терзаясь по поводу революции, и смотрел свысока на грунтовую дорогу или поле и видел, как генерал Джордж Вашингтон проезжает мимо верхом на лошади. История пожирает лучших из них. У меня болели пах, ребра и голова, но как после игры в футбол; после нее все чертовски болит, но испытываешь тайное удовольствие. Боль напоминает вам, что вы трехмерны и занимаете место во вселенной, вы – некто, с кем миру приходится считаться. С другой стороны, я совершенно не хотел общаться с миром со своего парадного крыльца. Двое деловых ребят могли вернуться, а за моей стеной никто не увидит и не услышит, что они будут делать. Они знали, где я живу.

Поэтому я решил провернуть одно небольшое дельце, прежде чем отправиться в адвокатскую фирму Кэролайн. Я проковылял по дорожке, по тоннелю и через калитку и завернул за угол Восьмой авеню. Шел ли кто-нибудь за мной по пятам? Наверняка существовал способ выяснить это. Я нырнул в один из тех книжных магазинов, торгующих альтернативными видеокомиксами, которые специализируются на японской мультипликационной порнографии. Я пробыл в магазине несколько минут, купил дешевый видеомагнитофон, содрал упаковку и этикетку, выбросил мусор и вышел с видеомагнитофоном в руках. Потом я отправился в гастроном и попросил бумажный пакет; меня могли видеть выходящим из гастронома на зимнее солнышко и запихивающим видеомагнитофон в бумажный пакет, который я сунул под мышку; так я брел в течение минут пятнадцати прочь от своего квартала.

Этот ресторанчик был скромным заведением с кафельным полом, влажным от снега, и тесно стоявшими маленькими столиками. Его постоянную клиентуру составлял главным образом персонал расположенных неподалеку крупных галерей или туристы, желавшие видеть персонал расположенных неподалеку крупных галерей. В баре торчал мужик в костюме с прической «конский хвост» лет, наверное, сорока пяти. Я точно разговаривал с ним дважды; у него имелась одна история, которую он рассказывал туристам и которая начиналась так: «Этот город, позвольте вам заметить, этот город бросает тебе вызов, парень. Он, черт подери, все время бросает тебе вызов. Так-то вот. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как какой-нибудь туз поманит тебя пальчиком. Да что там, и со мной случилось такое, давно, правда, еще в восемьдесят седьмом. Я тогда был не последней спицей в колеснице Моргана Стелли». В этом заведении на стене были развешаны лицензии на алкогольные напитки, восходившие к 1883 году. Там много говорили об искусстве, и все эти разговоры вертелись вокруг денег. Я набрал номер нью-йоркского офиса Хоббса из телефона-автомата. Три передачи через последовательные ряды секретарей. Мне сообщили, что он в Бразилии. Но я уже беседовал с мэрами, сенаторами и бандитами; до «шишек» всегда можно добраться; это просто вопрос того, кто сегодня сидит на телефонах. Я повесил трубку, перезвонил и попросил к телефону Кэмпбелла. «Я его сосед по дому. Ничего особо важного, – сказал я, – просто наш дом горит, и я подумал, что ему, быть может, это небезразлично».

Это сработало.

– Кэмпбелл, – сказал я, когда он подошел, – пленка, которую ваши парни отняли у меня прошлой ночью, вовсе не та, которая нужна Хоббсу. Сейчас, вероятно, вам это уже известно. Это пленка с полицейским, получившим неслабый удар. Так вот, копы знают об этой пленке. И она им нужна. Я собираюсь рассказать им, что она у вас и что вы отобрали ее у меня.

Паузы для размышлений не последовало.

– Мистер Рен, меня не интересует ваша весьма странная история. Между тем сегодня я очень занят и…

– Послушайте вы, несчастный британский идиот! Вы не знаете полицейское управление города Нью-Йорка. Все, что мне нужно сделать, это сообщить им, что пленка с избитым копом у ваших болванов, и это их весьма порадует. Они любят разбираться с парнями в костюмчиках. Это классовая война. Помощник комиссара полиции знает о пленке. Нужен всего один телефонный звонок, чтобы он узнал, что она у вас. А потом об этой истории узнают все. Особенно другие газеты в Нью-Йорке.

– Значит, у нас сложится очень интересная ситуация, мистер Рен. – Кэмпбелл говорил с тихой яростью человека, которому платили большие деньги за то, чтобы возвращать проблемы тем, кто их создавал. – Получится, что владелец вашей газеты возбудит против одного из своих бывших обозревателей дело о диффамации. И выиграет его. Он будет также преследовать судебным порядком любую другую газету, которая наймет этого обозревателя, чтобы он поведал свою клеветническую историю. Но опять-таки все это, как говорится, пустая болтовня, потому что я убежден, что дело не дойдет до такого несчастливого финала. Я полагаю, что вы проявите благоразумие и осторожность.

– Верните мне пленку, Кэмпбелл. И передайте Хоббсу, что мне на вас положить.

– Насколько я могу судить, нам нечего больше обсуждать в данном случае, мистер Рен. – И он повесил трубку.

Я бросил в автомат еще один четвертак и позвонил Хэлу Фицджеральду:

– Нам надо поговорить, Хэл. У меня возникла проблема.

– Проблемы проблемами! Пленка все еще у тебя?

– Нет.

– Где ты находишься?

Я объяснил ему, затем попросил у официантки место у окна. Я вышел из ресторана и мимоходом бросил бумажный пакет с видеомагнитофоном в мусорную урну на углу. Не оглядываясь назад, я вернулся в ресторан, заметив мельком, как солнечный свет падает на окно. Мне будет удобно смотреть наружу, но с другой стороны улицы никто не разглядит меня, сидящего в ресторане. Со своего места я наблюдал со слетающимися на ланч ранними пташками. Кто-то из них уселся рядом с мужиком с «конским хвостом», созерцавшим дымок своей сигареты.

Через двадцать минут полицейский автомобиль без опознавательных знаков, на заднем сиденье которого сидел Хэл, остановился перед рестораном. Я следил, как он выходит из машины; он закрыл дверцу и поправил галстук. Эту привычку он приобрел, поднимаясь по служебной лестнице. С годами он становился франтом; скоро появятся итальянские мягкие кожаные туфли типа мокасин и рубашки с монограммой. Мы обменялись рукопожатием без особого энтузиазма.

– Мне удалось сюда добраться вроде бы, – он высунул запястье из рукава и взглянул на крупные золотые часы, – вроде бы за сорок пять минут.

– Возьми чили.

– Да. Хорошо, слушай, эта история с пленкой? Нам нужна эта пленка, Портер.

– Это мне нужна пленка.

– Что, кто-то отнял ее у тебя?

Я кивнул:

– Вчера ночью. Они приняли ее за нечто другое. Они думали, это другая пленка.

– Они отобрали ее прямо у тебя?

Я бросил взгляд на улицу. Если за мной кто-нибудь следил, то он наверняка видел, что я что-то положил в мусорный ящик.

– Да.

– Как они это сделали, показали тебе пушку?

– Они показали мне и пушку, и свои ботинки.

– Избили?

– Я кивнул:

– Со мной-то все обошлось.

– А что на другой пленке?

– Вряд ли это представляет для вас интерес. Я имею в виду, с профессиональной точки зрения.

– Кто-то трахается?

– Может быть, точно не знаю.

– Я всегда интересовался траханьем.

– Мы заказали чили.

– Ты их знаешь?

– Более или менее.

– Кто они?

– Я не могу ввязываться в это.

– Не можешь?

– Нет, Хэл, не могу.

– Мне необходима эта пленка.

– Когда я раздобуду ту, другую вещь, ту самую другую пленку, я смогу обменять ее на эту, с Феллоузом. Они вернут ее мне. Им она не нужна.

– Ты видел запись с Феллоузом?

– Да.

– Может, ты мне скажешь точно, что там заснято?

– Здоровенный белый бугай ударил Феллоуза бейсбольной битой и убежал.

– Что еще?

– Он бежал прямо на камеру.

– Дальше.

– Блондин лет двадцати восьми—тридцати. Здоровенный амбал. Все произошло очень быстро. Я видел запись только один раз. Вашим парням пришлось бы…

– Они перевели бы эту запись на стандартную пленку, и все. Они бы разобрались, что к чему. А ты не мог бы опознать кого-нибудь по картотеке?

– Нет. Все произошло очень быстро.

– Нам нужна эта пленка.

Рядом с мусорной урной стоял мужчина в костюме. Он вполне мог быть одним из участников ночного представления.

– Посмотрим, как пойдут дела через неделю, – сказал я.

– Портер, ты не понимаешь. Я должен вернуться туда с чем-нибудь.

– Пять дней.

– Три.

Тот тип запустил руку в урну, касаясь мусора рукавом своего элегантного костюма. Быстро опустившись на колени, он завладел бумажным пакетом и удалился.

– Я делаю все, что могу, Хэл, – промямлил я. – Тут на меня сильно жмут.

– Ну уж нет, Портер, я не желаю начинать разговор о нажиме. – Хэл подался вперед над своей порцией чили. Если бы он захотел, у него вмиг нашлись бы детективы, которые за