фотографию татуировки, обнаруженной в паху покойного, которую она тоже узнала. Еще ей показали кусочек нефрита, но о нем она ничего сказать не смогла. Потом ей было представлено тело. Опознание не оставило никаких сомнений относительно личности покойного, это был некто Саймон Краули, двадцати восьми лет, проживавший в доме номер 4 по Восточной Шестьдесят шестой улице.
Мне было знакомо это имя.
– Вы – вдова Саймона Краули?
– Да.
– Молодого человека, снимавшего фильмы?
Она кивнула.
– Черт побери! – Я не сделал колонку на этом материале, потому что в это время с головой ушел в статью о наркоторговцах в Гарлеме. – Вы были замужем за Саймоном Краули?
– Да.
Знаменитый молодой кинорежиссер.
– Я понятия не имел.
Кэролайн опустилась в кресло напротив меня.
– Как вы это раздобыли? – спросил я.
– Заплатила кучу денег человеку, который сказал, что он – частный следователь. Еще он сказал, что когда-то работал детективом и может достать досье и что знает, что делать.
– Вы – изобретательная женщина.
– Да. – Она старалась не думать об этом. – Вы когда-нибудь видели его фильмы? – спросила она.
– Нет. У меня никогда не было возможности много бегать по кино.
– Но вы хотя бы слышали о нем?
– Конечно. Я знаю, что он был в некотором роде эпатажным режиссером и плохо кончил.
Она раздраженно кивнула.
– Извините, – сказал я. – Но я не могу следить за всеми голливудскими звездами. Я имею в виду, за такими, как этот Ривер Финикс и Курт Кобейн…
– Саймон
– Ну да.
– А вы знаете, кем был Саймон, вы
Семнадцать месяцев назад, когда умер Саймон Краули, я натирал себе мозоли на заднице в газете и жутко не высыпался, потому что только что родился Томми и у нас стало двое маленьких детей, не дававших нам спать ночи напролет. А посему нет, я не был способен понять, кем был Саймон Краули, во всяком случае в том смысле, в каком хотелось его прелестной вдове, и она прочитала это на моем лице.
– Подождите минутку. – Она вышла из комнаты и почти тут же вернулась с гигантским альбомом для вырезок дюймов шесть толщиной. – Это все вам объяснит.
Кто-то сохранил все журнальные и газетные статьи. Да, здесь было все. Саймон Краули, напомнили мне, был молодым нью-йоркским режиссером с громким именем. Он получил известность благодаря нескольким новаторским малобюджетным фильмам, ставшим культовыми хитами, а затем был открыт корпоративной махиной Голливуда. Я просматривал статьи по диагонали, отмечая про себя некоторые образчики стиля – исступленные восторги, нагромождения комментариев, ложная многозначительность. Ну, до чего же все-таки дурацкие журналы в Америке, нет, в самом деле, как они беспомощно раболепны! Однако я продолжал чтение. Первый фильм Саймона Краули, «Большая услуга», продолжительностью всего сорок четыре минуты был снят на неэкранированных кусках пленки, называемых обрезками, списанных или проданных другими режиссерами. С помощью актеров-добровольцев и технического персонала Краули написал и поставил историю о юном помощнике официанта в шикарном ресторане, который увлекся зрелой женщиной – постоянной посетительницей этого ресторана. Женщина лет сорока, богатая, все еще пользовавшаяся довольно большим успехом, в конце концов замечает чрезмерную предупредительность помощника официанта и позволяет ему думать, что он соблазняет ее, до заключительной сцены, когда… конец я пропустил. Для работ Саймона Краули – и это признавалось во всех статьях – были характерны персонажи, чья жизнь протекала на грани между светлой и темной сторонами жизни большого города. Сам Краули был единственным сыном супружеской пары, принадлежавшей к рабочему классу, и вырос в Квинсе. Его отец ремонтировал лифты, а мать работала на общественных началах в католической школе, и оба они вели скромную и благочестивую жизнь, не выходившую за рамки общепринятого уклада. Мать рано умерла, отец неизменно оставался человеком долга. Саймон же рос странным и непослушным мальчиком, он был способным ребенком, но на него навевали скуку все занятия, кроме искусства; еще подростком он связался с миром авангардистских групп, работал помощником официанта в различных ресторанах, посещал киношколу нью-йоркского андеграунда. На его второй фильм, «Мистер Лю», обратил внимание агент самой могущественной голливудской фабрики талантов на одном из кинофестивалей, и тем самым предначертал его путь наверх по ступеням славы. С черно-белых фотографий работы Анни Лейбовиц, помещенных в «Вэнити Фэр», смотрел человек небольшого роста, хилый, с впалой грудью, словно он курил сигареты лет с восьми (а так оно и было на самом деле, говорилось в статье); его лицо с черными бровями под копной черных волос, казалось, бросало вызов любому, кто осмелился бы описать его уродство. Нельзя сказать, что черты этого лица были безобразны, вовсе нет, но, крупные и плохо сочетавшиеся, они казались вырезанными из трех-четырех резиновых масок для праздника «хеллоуин». В результате получилось гротескное чувственное лицо. «За те несколько часов, что продолжалось интервью, – говорилось в одной из статей, – я начал понимать, что Саймон Краули не улыбается или, по крайней мере, делает это не так, как большинство людей. Ухмылка, изредка посещающая его лицо, обычно имеет отношение к печальным иллюзиям, питаемым кем-то другим; его рот – нечто вроде темного провала – попросту не закрывается, обнаруживая множество ужасающих зубов. Далее, циничный хрипловатый смех. К тому же плотно и с чмоканьем сжимающийся рот, и вот уже Краули сосредоточенно уставился на вас немигающим взглядом. Впечатление целеустремленности без малейших признаков смущения. Между прочим, он не принадлежит к числу милых людей, и его не волнует, что вы об этом думаете. При его стремлении снимать великие фильмы, менять женщин и курить, буквально не вынимая сигареты изо рта, – примерно в таком порядке – приятность неуместна, и его манеры маскируют отчаянную гонку бытия; можно прийти к заключению, что изощренность Краули все же не была обусловлена жизненными разочарованиями и страданием, но, с другой стороны, скромный, бескорыстный человек не снял бы такие блестящие фильмы, как снимал Краули».
Я поднял глаза. Кэролайн следила за мной.
– Продолжайте, – обронила она.
Я повиновался. Несмотря на тот факт, что Краули стал обедать в компании звезд и голливудского руководства, сообщалось в другой заметке, он по-прежнему был известен своими ночными вылазками в город, причем сопровождала его в этих походах небольшая, пользовавшаяся его полным доверием свита приятелей-кутил. Одним из них, по-видимому, был условно освобожденный убийца, другим – беспутный сын миллионера. После ночных кутежей Краули иногда находили в бессознательном состоянии то в запертом лимузине, то голым на полу из итальянского мрамора в вестибюле многоквартирного дома и так далее. Актрисы настойчиво домогались ролей в его картинах, даже те, которые публично распинались в своей нелюбви к «режиссерам – тупым мачо». Стоимость третьего фильма Краули с большим бюджетом превысила запланированную на тридцать процентов; поползли слухи о борьбе на съемочной площадке и о том, что руководство студии орало на него в закрытых буфетах. А он, как сообщалось, вопил в ответ, брызжа слюной, что никого из них не боится, и, чтобы доказать свою решимость, схватил столовый нож и пропахал им собственное предплечье; это склонило потрясенное руководство к уступчивости, а на рану длиной дюйма три пришлось наложить двадцать швов. Его звезда, очень юная и чрезвычайно обаятельная Джульет Тормейна, дразнившая старых холостяков Голливуда (включая ныне женатого Уоррена Битти), заявила, что спала с Краули и что «секс с ним – это лучшее, что у меня когда-либо было». И так далее. Обычное раздувание популярности, обычный бред о культуре, определяемой знаменитостями. Когда фильм «Обратной дороги нет» был выпущен на девятьсот экранов по всей стране, он имел оглушительный успех, его прокат в первую же неделю принес двадцать четыре миллиона, долларов дохода – сумму неслыханную для «серьезного» фильма; критики вознесли его до небес как бесценный, вызывающий портрет Америки конца девятнадцатого века, «жесткой, огромной и безмерно тревожной». Эта работа была номинирована на три награды Академии и получила одну из них за лучший киносценарий, написанный Краули. Его видели в каждой голливудской и нью-йоркской забегаловке. Он был арестован за драку, затеянную им с Джеком Николсоном в кафе «Бретвуд», которого он в присутствии других обзывал «старым мешком с дерьмом и одним-двумя дешевыми актерскими трюками». Он объявил, что Спайк Ли, этот так называемый темнокожий режиссер, талант весьма относительный, чья работа, как всем известно, заурядна. Кэтлин Тёрнер, продолжил он свои комментарии, «стала жирной и посредственной, с толстым и безвольным подбородочком дрянной актрисы, которая не способна сыграть даже уличную девку, так почему я должен хотеть снимать ее?». Далее он оповестил всех, что работы Квентина Тарантино представляют собой обыкновенные карикатуры.
И так далее и тому подобное. Я отложил папку и поднял голову.
– Они так ничего и не раскрыли, – сказала Кэролайн.
– Кажется, я что-то припоминаю.
– И никого не арестовали, в общем – ничего!
– Но я думаю, они все-таки здорово старались.
Если вспомнить множество разных домыслов, появлявшихся в средствах массовой информации, то, значит, официальные инстанции уделили смерти Краули должное внимание. Смерть знаменитости в американской культуре – это товар, стоящий кучу денег, пока она жива в памяти нации.
Кэролайн принесла мне еще одну порцию спиртного, и я взял ее, хотя совершенно не хотел. Теперь мы, я полагал, достигли той стадии, которой она стремилась достичь.
– Итак, это и есть то, что вы хотели мне показать? – поинтересовался я.
– Как ни странно, нет.
– Нет?
Она покачала головой.
– Не понимаю.
– Это то, что мне
– Надо понимать, вы меня надули?
Она улыбнулась:
– Нет, не совсем. В конце концов это все обретет смысл.
– Я могу взглянуть на то, что вам действительно хотелось показать мне?
– Я хочу, чтобы вы увидели эту вещь, но не сегодня вечером. Может быть, утром или завтра?
Это прозвучало эгоистически: можно подумать, у меня не было ни работы, ни семьи, или, по ее мнению, она настолько хороша, что я должен забросить свои служебные и семейные обязанности ради изучения жизни ее покойного мужа, хотя, не исключено, что пока она была рядом, я, пожалуй, готов был поступить именно так.
– Чего вы хотите? – спросил я. – Хотите, чтоб я написал статью о вашем покойном муже? О нем уже и так все написано.
Кэролайн вздохнула:
– Нет.
– Тогда что? Полиция очевидно не может раскрыть это дело.
– Да, – тихо ответила она. – Я все это знаю, Портер.
Казалось, ее охватила тоска, и я вдруг сообразил, что даже не поинтересовался, как она пережила все это: убийство мужа, жестокий удар по своей прежней жизни.
– Как долго вы были знакомы с ним? – От выпивки мой голос звучал хрипло и как-то механически.
