Форсаж

все не так. Может, Пек и не догадывался ни о чем. Рик еще раз обдумал ситуацию. Ведь Пек — просто амбициозная гнида, он пытается сейчас подловить его на какой-то дешевке. Рик так давно не участвовал в играх подобного рода, что его интуиция притупилась. Он больше не различал оттенков интриги: что было правдой, а что полуправдой, что ложью, а что вариацией возможной правды или лжи, не чувствовал, что одна ложь отвлекает внимание от другой, главной лжи. Но он понимал, что Пек хочет его во что-то вовлечь. Иначе зачем выслеживать Рика, потом ехать для встречи с ним из города три часа туда и три часа обратно? Трудно сказать. Ведь легавый, понимая, что Рик будет обдумывать их разговор, был уверен, что его загадку ему не разгадать. Так оно и было. Стало быть, единственным достоверным фактом остается то, что Кристина выходит из тюрьмы. Женщина с соблазнительным маленьким задом и холодными темными глазами. Выходит неизвестно куда. И Рику это небезразлично. Пек не сомневался. А если вмешиваются чувства — начинаются проблемы.

Час спустя он лежал один в маленькой комнате, освещенной звездами. Глаза его были открыты. Первые год-два, которые он в этих местах провел, ночное небо вызывало в нем чувство одиночества. Разные картины вставали перед глазами, и он шепотом просил прощения. Я сделал много зла. Я никогда никого не убил, но я сделал много зла. Он пытался читать Библию, но в Библии ничего не говорилось о восемнадцатиколесных фурах, набитых крадеными факс-машинами. Или контрабандными сигаретами. Или промышленными панелями для лифтов, каждая по четверть миллиона минимум. Французским вином, дорогой парфюмерией, большими японскими мотоциклами. Всем чем угодно, что отгружается в аэропорту Кеннеди круглые сутки и переваривается ненасытным чревом Нью-Йорка. Кристина им помогала, потому что он ее об этом просил. И конечно, Тони хотел бы опять ее использовать. Он знал, насколько та умна, и даже хотел, чтобы она управляла одной из своих «операций». Он, возможно, провалил несколько «поставок», думал Рик, и сразу вспомнил, как Кристина все ловко организовывала. Ее система была очень эффективной, особенно когда приходилось иметь дело с русскими или китайскими гангстерами, этой недоверчивой сволочью, которая едва могла слово сказать по-английски и всегда предпочитала сохранять максимальную дистанцию. Получение товара никогда не обговаривалось по телефону. Лицо, которое вступало в контакт, получало по факсу лишь одну цифру на единственной странице. Должно быть, это доводило копов до бешенства. Кристина всегда посылала факс из одного публичного копировального заведения в другое, выбирая всякий раз разные. Полиция была не в состоянии проконтролировать все факс-машины в городе. Посылавшийся номер не соотносился ни со временем, ни с местом получения товара, а означал определенное место где-нибудь в центре Манхэттена. Там это контактное лицо искало — и находило прямо на улице — то, что нужно было увидеть, что находилось у всех на виду (в этом-то и была гениальность системы) — где и когда забирать товар. Договаривающимся сторонам не нужно было вести телефонных переговоров или встречаться лично. Им даже необязательно было знать друг друга в лицо. И эта система ни разу не подвела. Им удалось обтяпать три дюжины дел, используя систему Кристины.

Если ты не дурак, то, конечно, влюбишься по уши в женщину, у которой кроме очарования есть еще и мозги. Ты скажешь своему пенису — все, больше ни с кем, только с ней. Она — самое то. И пообещаешь, что со временем он поймет, ради чего стоит иногда потерпеть. А потом пойдешь и заберешь спрятанные в Бруклине, в подвале у тетушки Евы, деньги (он четыре года хранил в бумажнике ключ от ее входной двери) и заплатишь за обучение Кристины на юридическом или любом другом факультете, по ее желанию. Сделаешь все, что нужно, чтобы помочь ей вернуться к нормальной жизни. Если ты не дурак, конечно.

А ежели кретин, то втянешь ее в дела, которыми ей заниматься совсем не нужно. А Рик и был прежде таким кретином. Торчал на стероидах, да еще так, что стал всеобщим посмешищем — эдакий двухсотшестидесятифунтовый клоун, который лежа отжимал четыреста двадцать фунтов, имел пару шлюшек на стороне. Им он врал, что занимается автодилерством на Лонг-Айленде, что у него своя мастерская по ремонту автокузовов. Больше всего в жизни он заботился о том, чтобы ублажить свой пенис.

Как Кристина могла его терпеть, для него было загадкой; возможно, она надеялась, что, если вывести из его организма все эти стероиды, он станет другим. Она была из тех женщин, которые приняв решение, его не меняют. «Все у тебя будет хорошо, если ты просто останешься со мной», — сказала она ему однажды как бы между прочим. Она не кривила душой и была с ним до самого ареста. А потом, когда все изменилось, порвала с ним все отношения. И ни разу не ответила на письма Рика в тюрьму. Не то чтобы он ее в этом обвинял. (Сейчас, конечно, он не получал почты вообще, у него не было адреса.) Он никогда не был для нее достаточно хорош, хоть и вел себя будто хренов наследный принц. Последнее, что она ему сказала в тот день, когда ей вынесли приговор и уводили в наручниках обратно в Рикерс-Айленд: «Тебе нужно убраться из города, Рик». Она знала, о чем говорит. Взвесила все, что про него знала, и все, что с ним может случиться, и бросила на ходу: «Тебе нужно убраться из города, Рик». Что он и сделал.

Когда он наткнулся на Ориент-Пойнт, выехав из Бруклина поразвлечься, то не думал, что задержится там так надолго. Окопается, найдет работенку на лодке, которая ловит рыбу-мусорщика, научится выращивать помидоры. А там будет видно. Главное — сменить обстановку и побыть в одиночестве. А если испытает трудности и боль, тем лучше. Это будет его покаянием.

Впрочем, вначале все, на что он оказался способен, это поддерживать внутреннее равновесие. К коттеджу тянулась старая телефонная линия, протянутая вдоль проселка, он частенько снимал черную телефонную трубку, всю в трещинах и тяжелую, словно молоток, и думал о тех, кому мог бы позвонить. Он просто-таки слышал, как ему скажут: «Эй, Рик, привет, мужик, давненько ты не объявлялся, давай возвращайся, обтяпаем какое-нибудь дельце». И тщетность возможного разговора открывалась ему. Он скучал по Кристине, да, он в этом мог признаться. Даже четыре года спустя. О сексе он особо не думал — разве только о той ночи в «Сохо Гранд-отель», где он чуть не отдал богу душу, так она его вымотала. Нет, он скучал по тем воскресным утрам, когда Кристина покупала газету и они выходили в город на прогулку, шли в кино. Она любила ходить в кино. И много читала, то ли чтобы убежать от себя, то ли чтобы себя найти. Подметала пол, когда хотела успокоиться. У этой девушки была тяжелая душевная рана. Она грузом лежала на ней, так и не залеченная. «Никому не верю, — однажды призналась она Рику, словно оплакивала себя. — Я хотела бы верить, но где взять силы?» Рик понимал — прошли годы, а ее продолжали мучить воспоминания: Кристина подростком была изнасилована. Она только однажды рассказала об этом Рику и, кажется, пожалела потом: «Ты никогда не сможешь понять, что я чувствую. — Она вытащила метлу из кладовки и начала мести. — Ты не знаешь. Ты ничего не знаешь обо мне».

Припоминая ее слова, он осторожно клал старую телефонную трубку на место. Позже распорядился отключить телефон. Более того: чтобы избавить себя от искушения, нашел деревянную лестницу в амбаре и обрезал провода телефонной линии длиной в четверть мили, которые шли вдоль проселка. Потом скатал их и уложил в кузов своего грузовика. После натянул кусок провода между двух сосен и развешивал на нем одежду для просушки.

Вот такие вещи он делал. Создавал для себя новый мир. Маленький и чистый. Особо ни с кем не разговаривал. Полгода жил с крупной широкозадой женщиной. Сорокатрехлетняя разведенка, дети которой выросли и ушли из дома; у нее были смешливые глаза, и поначалу встречи с ней скрашивали его одиночество. Встретились они в гринпортских доках, где он стоял одетый в болотные сапоги и футболку. Она ела мороженое в рожке.

— Эй, Боб! — сказала она. — Или Билл, или Бифф, или как там тебя, красавца, кличут, — ты весь рыбой провонял. — Она вытерла губы салфеткой и взяла его за руку. — Я твою ручищу и наполовину не могу обхватить.

Он взглянул на нее.

— Мадам, вряд ли у нас найдутся общие темы для разговора.

Но она уже вцепилась в него обеими руками.

— Очень может быть, что найдутся.

Вскоре он понял, что она вовсе не стремилась ему понравиться, да он и не хотел лезть к ней в душу. Он едва справлялся с тем, что происходило в его собственной. Ей нужен был только секс, сказала она ему честно. Он стал наведываться к ней два-три раза в неделю, теребя свой член, пока ехал в грузовичке, входил, уже готовый к эрекции, и брал, проникая так глубоко, как только мог. В своем роде пытался протрахать путь к другому берегу жизни, что — как позже осознает большинство мужчин — всегда