В течение трех недель они работали вдвоем. Зигмунд и Ингвар. Их прошение о тайном предоставлении банковской информации, основанное на тщательно согласованной и ложной заявке, было удовлетворено. И они шли по следам Венке Бенке днем и ночью, появляясь дома, только чтобы переодеться и беспокойно проспать пару часов, после чего снова брались за кропотливую работу по реконструкции жизни Венке Бенке, основываясь на том, на что она тратила деньги, с кем беседовала по телефону и на какие интернет- страницы заходила.
У Венке Бенке было достаточно денег, но она вела себя на удивление бережливо. Она, конечно, обновила гардероб, перед тем как ехать домой, но за время до Рождества истратила на удивление мало. Редко кому-то звонила, ей самой не звонил практически никто, кроме издателей со всей Европы. С отцом она не говорила с Рождества.
Она рассказывала газетчикам, что встречалась в Стокгольме со своим издателем, — это была недолгая поездка с целью спланировать осеннее турне в поддержку нового романа. Зигмунд позвонил в издательство, выдал себя за журналиста и получил подтверждение ее слов. Казалось, его все меньше беспокоит та ложь, к которой они вынуждены прибегать в расследовании. Ингвар, наоборот, был серьезно встревожен. Они не просто использовали систему в своих интересах, они пренебрегали всем, чему он научился и что отстаивал на протяжении долгих лет работы в полиции.
Венке Бенке стала его наваждением.
Целых восемь дней ушло на то, чтобы понять, как она могла попасть в Осло из Стокгольма шестого февраля. Дни и ночи они сверяли время отправления и прибытия, изучали карту и список пассажиров, который Зигмунд разговорами, угрозами и ложью добыл в авиакомпании. По ночам они бродили по коридорам и развешивали по стенам желтые листки с написанным на них временем: пытались найти несоответствия, хотя бы маленькую щель в солидной стене алиби Венке Бенке.
— Ничего не получается, — делал печальное заключение Зигмунд каждое утро, ближе к четырем. — Просто ничего не получается.
Она зарегистрировалась в гостинице в три часа дня. Делала покупки в магазине в семнадцать минут шестого. Вызвала такси почти в семь часов вечера. Без двадцати пяти двенадцать, примерно тогда, когда Вибекке Хайнербак, согласно отчету о вскрытии, была убита в своем доме в Лёренског, Венке Бенке оплатила впечатляющий счет за ужин в ресторане возле Драматического театра, в самом центре Стокгольма.
Однажды утром, после шестнадцати часов беспрерывной, но тщетной работы, Зигмунд в ярости улетел в Стокгольм. Он вернулся в тот же вечер, разочарованный: ночной портье был уверен, что видел, как Венке Бенке в ту ночь вернулась в гостиницу около полуночи. Он кивнул, когда Зигмунд показал ему фотографию. Нет, они не разговаривали, но он помнит, что женщина из номера двести тридцать семь взяла кубики льда из поломанного автомата в фойе, и ему пришлось вытирать воду на полу, когда она ушла. Кроме того, вечером она отправила одежду в прачечную. Когда он на следующее утро принес выстиранное к двери номера, он слышал оттуда громкую музыку.
Она уехала около десяти.
Единственное, что казалось странным в поведении Венке Бенке во время пребывания в Стокгольме, так это ее необычайная расточительность.
Остальное было безупречно. Ингвар и Зигмунд поставили все на кон и остались ни с чем. Срок истек.
— Что нам делать? — тихо спросил Зигмунд.
— Да, что нам делать...
Ингвар перебирал счета. Когда убили Вегарда Крога, Венке Бенке, очевидно, была во Франции. Двумя днями раньше она сняла большую сумму денег, и в последующие четыре дня никаких операций со счетом не происходило. Лишь неделей позже она воспользовалась карточкой — делала покупки в рыбном магазине в Ницце, в старом городе.
Зигмунд и Ингвар почувствовали воодушевление при виде этой временной дыры и с удвоенной энергией занялись расследованием. Теоретически ей могло хватить наличности на то, чтобы съездить в Норвегию и обратно. Проблема была в том, что ее фамилия не значилась ни в одном списке пассажиров и ни в одной фирме по аренде машин в Ницце.
В Стокгольме раздобыть список пассажиров было труднее. Она могла и украсть машину...
Проведя три недели почти круглосуточно за работой, они по-прежнему были уверены в том, с чего пустились в свои изыскания: Венке Бенке была в Осло, когда были совершены убийства.
Однако они ни на шаг не приблизились к разгадке того, как ей это удалось.
Данный им срок истек, и коллеги начали подшучивать над незадачливыми следователями. Они издевательски улыбались, когда Ингвар и Зигмунд приходили обедать, бледные и вымотанные, садились вдвоем и молча ели.
Когда убили Ховарда Стефансена, Венке Бенке работала за компьютером этажом ниже. Она была свидетелем по делу и рассказывала об этом подробно и обстоятельно. Она не видела и не слышала ничего особенного, потому что была погружена в работу: провела несколько часов в Интернете, чтобы узнать побольше о южноамериканских пауках. Только когда относила чемоданы на чердак, она заметила открытую дверь, вошла и обнаружила труп. Потом она позвонила в полицию. Это вряд ли можно было считать алиби, но рассказ Венке Бенке не давал никаких оснований подозревать ее в убийстве.
А Венке Бенке процветала. Фотографии в газетах и журналах, выступления на телевидении, встречи с читателями — она была везде, и это подогревало интерес к очередному роману, который должен был выйти осенью — роману о писателе-убийце.
Ингвар внезапно поднялся. Сложил все бумаги в одну большую стопку.
— Мы проиграли, — признал он и смел все счета в мусорную корзину. Провел рукой по макушке и добавил: — Венке Бенке выиграла. Единственное, что следует из этих недель тяжелой работы, это уверенность в том... — Он нехотя грустно рассмеялся, не желая заканчивать предложение.
— ...что она невиновна, — сделал это за него Зигмунд. — Мы три недели круглосуточно искали и не можем доказать ничего другого, кроме того, что... она невиновна. Мы доказали невиновность Венке Бенке!
— Именно это мы и сделали, — сказал Ингвар, устало зевая. — Именно так она все и спланировала. Она знала, что все будет именно так...
Он обошел письменный стол и на мгновение остановился, изучающе глядя на похудевшего Зигмунда. Его лицо по-прежнему было круглым, подбородок — полным, но одежда висела на нем свободно. Морщины на лбу обозначились глубже и четче, чем раньше. Глаза покраснели, от одежды кисло пахло потом. Ингвар протянул ему руку и потянул его вверх со стула.
— Ты мой лучший друг, — обнял он его. — Ты действительно мой Санчо Панса.
Лето было уже на пороге.
Апрель и май выдались необычайно теплыми и солнечными. Деревья и цветы расцвели рано и превратили весну в ад для аллергиков. В Дании и Испании женились кронпринцы. В Португалии готовились к чемпионату Европы по футболу, в Афинах пытались успеть сделать все необходимое перед тем, как в августе начнутся Олимпийские игры. Мир был поражен издевательством над заключенными в Абу-Грейб, но фотографии этой тюрьмы редко достигали первых полос норвежских газет. Исторически важное расширение Европы на восток тоже не привлекло особого внимания этой маленькой богатой страны на краю континента. Для норвежцев важнее были результаты длительной транспортной забастовки, приведшей к пустым полкам в магазинах и дракам за рулон туалетной бумаги или пачку подгузников. Газеты писали о поражении футбольной команды «Розенборг», о государственном бюджете, который с некоторыми поправками был окончательно принят без всяких намеков на политические драмы. Иногда, если хорошо поискать, все еще можно было найти статью о нераскрытых убийствах Вибекке Хайнербак, Вегарда Крога и биатлониста Ховарда Стефансена. За последние четырнадцать дней в прессе не появилось ни одного упоминания об этих убийствах.
На скамейке на набережной Акерсельва сидела женщина и читала газету.
Ингер Йоханне Вик тоже воспользовалась весной как средством забвения. Она хорошо умела им пользоваться. Недели превращались в месяцы, ничего не происходило, и было невозможно продолжать
