содержания. На конвертах значился один и тот же адрес, а содержание никому, кроме адресата, ничего не говорило, на случай если письмо вдруг попадет в чужие руки.
Здесь было самое слабое место плана — то, что письма направлены одному и тому же адресату
Как любой хороший военачальник, Абдалла знал свои сильные и слабые стороны. Сильные его стороны — в первую очередь терпение, огромный капитал и тот факт, что он незрим. Но незримость одновременно и самое уязвимое место. Ведь он зависит от массы людей, через которых действует, используя подставных лиц и электронные обходные пути, маневры прикрытия, а изредка и чужие имена.
Абдалла ар-Рахман был уважаемым бизнесменом. И большей частью действовал по закону, прибегая к услугам лучших маклеров Европы и США. Конечно, его окружал ореол таинственной недоступности, но никто и ничто не запятнало его репутацию добропорядочного капиталиста, инвестора и биржевика.
Так будет и впредь.
Но ему требовался по крайней мере один союзник. Посвященный.
Операция «Троя» была слишком сложна, чтобы управлять ею на расстоянии. Абдалла же не появлялся в США больше десяти месяцев, чтобы исключить всякую возможность соотнести происходящее с его ближайшим окружением и с ним самим.
В конце июня 2004 года он встретился с демократическим кандидатом на пост президента. Она была настроена позитивно. Компания «Арабиан порт менеджмент» произвела на нее впечатление. Он заметил. Встреча затянулась на лишних полчаса, поскольку ей хотелось разузнать побольше. В самолете, возвращаясь в Саудовскую Аравию, он впервые после смерти брата подумал, что, наверно, вообще не понадобится приводить давний план в исполнение. Что тридцать лет планомерного размещения и взращивания спящей агентурной сети на всей территории США, возможно, никчемная трата времени. Уткнувшись лбом в стекло иллюминатора своего личного самолета, он смотрел на облака внизу, ярко- розовые в лучах закатного солнца. Все это не имеет значения, думал он. Жизнь полна инвестиций, которые не дают дохода. Приобретение львиной доли американских портов намного важнее.
Она почти обещала ему контракт.
А потом бросила, ради победы.
Адресат у писем один, человек, который запустит операцию, согласно собственным, подробным планам Абдаллы. Чтобы исключить срыв, Абдалле пришлось рискнуть и пойти на прямой контакт. Он доверял этому помощнику. Оба давно знали друг друга. Временами он даже сожалел, что и эту последнюю тонкую ниточку, связывающую его с США, придется ликвидировать, как только операция «Троя» завершится.
Абдалла осторожно протер рукавом стекло и снова поставил фото Рашида на стол.
Да, он доверял Файеду Муффасе, однако, с другой стороны, предпочитал не доверять ни одной живой душе.
6
— Well, isn't this a Kodak moment?[61]
Президент Хелен Бентли сидела, держа на коленях Рагнхильд. Малышка спала. Белокурая головка откинулась назад, ротик открыт, глазные яблоки под тонкими веками быстро двигались из стороны в сторону. Время от времени она тихонько всхрапывала.
— Я вовсе не рассчитывала, что вы…
Мать протянула руки, чтобы забрать ребенка.
— Пусть лежит, — улыбнулась Хелен Бентли. — Мне надо было сделать перерыв.
Три часа она просидела перед монитором. Ситуация, мягко говоря, серьезная. Куда хуже, чем она предполагала. Страх перед тем, что произойдет, когда через несколько часов откроется нью-йоркская биржа, был огромен, и, казалось, СМИ в последние сутки больше занимала экономика, а не политика. Если их вообще можно разделить, подумала Хелен Бентли. Все телеканалы и интернет-газеты по-прежнему регулярно передавали новые сообщения из Осло, держа публику в курсе событий вокруг похищения президента. Но в известном смысле Хелен Бентли и ее судьба сместились на периферию народного сознания. Теперь речь шла о насущных вещах. О нефти, бензине и рабочих местах. В нескольких районах страны прокатились беспорядки, граничащие с бунтом, на Уолл-стрит отмечены два первых самоубийства. Правительства Саудовской Аравии и Ирана в ярости. Ее собственный госсекретарь уже несколько раз старался успокоить мир, заявляя, что слухи о связи этих двух стран с похищением президента не имеют под собой никакой почвы.
После его вчерашнего вечернего выступления царило напряженное молчание, однако конфликт продолжал углубляться.
Пока что Хелен Бентли ограничилась просмотром открытых источников. Она прекрасно понимала, что рано или поздно будет вынуждена зайти на сайты, которые тотчас поднимут тревогу в Белом доме, но решила повременить с этим насколько возможно. Несколько раз она едва не поддалась искушению послать по хот-мейлу успокаивающее сообщение на приватный почтовый ящик Кристофера. К счастью, все-таки удержалась.
Она еще очень многого не понимала.
Что Уоррен вел двойную игру, само по себе уму непостижимо. Долгая жизнь научила ее, что люди временами совершали диковинные поступки. Если пути Господни неисповедимы, то с путями смертных они не в какое сравнение не идут.
Пассаж о ребенке — вот чего она не могла понять.
В том письме, которое тогда, в далекий-предалекий рассветный час, ей показал Джеффри Хантер, было написано, что они знают. Что троянцам известно о ребенке. Что-то в таком духе. При всем желании точно вспомнить она не могла. Читая письмо, она мгновенно увидела биологическую мать своего ребенка, женщину в красном, под дождем, с широко раскрытыми глазами, в которых была безответная мольба о помощи.
Малышка Рагнхильд попробовала повернуться.
Прелестный ребенок. Светлые пушистые волосы, ослепительно белые зубки, влажный алый ротик. Ресницы длинные, красиво загнутые.
Похожа на Билли.
Хелен Бентли улыбнулась, устроила девочку поудобнее. Удивительное место. Такое тихое. Где-то далеко шумел мир, от которого она спряталась. Здесь же находились пять человек и не лезли друг к дружке с разговорами.
Чудная прислуга сидела у окна. Вязала крючком. Порой громко чмокала губами и смотрела на улицу, на огромный дуб. Потом, словно бы беззвучно призвав себя к порядку, опять принималась за ярко-розовое вязание.
Мать девочки — потрясающая женщина. Слушая ее рассказ об Уоррене, Хелен не могла отделаться от впечатления, что раньше она никогда и никому об этом не говорила. И почему-то у нее возникло ощущение родства судеб. Парадоксально, думала она, ведь ее-то тайной было собственное предательство. А Ингер Юханна однозначно — жертва предательства.
Мы, женщины, и наши окаянные секреты, думала она. Почему все так? Почему мы испытываем стыд — и с поводом, и без повода? Откуда идет это гложущее ощущение вечной вины?
Женщина в инвалидном кресле вообще полная загадка.
Сейчас она сидела по другую сторону кухонного стола, с газетой на коленях и чашкой кофе в руке. Но как будто бы и не читала. Газета развернута на той же странице, что и четверть часа назад.
Хелен так и не поняла взаимоотношений здешних обитательниц. Впрочем, это ее не слишком занимало. В обычной ситуации ее стремление держать все под контролем сделало бы обстановку невыносимой. Но странным образом она чувствовала себя спокойно, будто неизъяснимые здешние взаимоотношения превращали ее собственное абсурдное пребывание в этой квартире в нечто вполне естественное.
