Приземлилась в объятия другого… — Он вздохнул. — Счастливчик этот Ральф Стейне. — Он снова с ухмылкой всех оглядел. — Это что-то! — сказал он и развел руками. Похоже, он применял эту фразу практически к любой ситуации.
Аллейн спросил, что он делал после этой сцены, до того как начался первый моррис. Бегг сказал, что дошел до задней арки и вышел глотнуть немного воздуху.
— А во время морриса?
— Ну, что-то там чудил на свой лад, — не помню точно.
— Вместе с Бетти?
— Наверное. Я вроде как по-настоящему не участвовал в этой сцене.
— Но вы ведь наружу не выходили?
— Да нет, крутился где-то рядом. Я ведь изображал там животное, а кто его знает, что животине полагается делать? Вот я и скакал везде как придется.
— Вы не подходили близко к танцорам?
— Да нет…
— А к дольмену?
— Нет! — отрезал он.
— Значит, вы не можете сказать мне, к примеру, что делал Лицедей, когда соскользнул под камень?
— Думаю, как и положено, спрятался за камнем и сидел там, как мышь в норе.
— А вы-то где были в это время?
— Точно не помню.
— Случайно не где-нибудь поблизости от дольмена?
— Исключено. И рядом не стоял.
— Понятно. — Аллейн старался не смотреть на доктора Оттерли. — А потом? После этого? Что вы делали?
— Побыл немного за стеной, а затем зашел через задний вход.
— А что происходило на арене?
— Бетти давал представление, а потом танцевал Дэн.
— Какое Бетти давал представление?
— Ну, вроде экспромта. А вообще, в старые времена, как я слышал, «оно» выбегало в толпу и залавливало кого-нибудь к себе под юбку. А то вдруг начинало визжать и вопить, и бедняга вылетал у нее из-под кринолина. Можете себе представить? Здорово они веселились, ничего не скажешь.
— А мистер Стейне не устраивал ничего подобного?
— Кто — Ральф? Разве только шутил да грозился. Он все-таки джентльмен — если вы понимаете, о чем я говорю.
— Но что именно он делал? — не отставал от него Аллейн.
— Если честно, не помню. Я ведь почти не смотрел. Просто слинял покурить — через заднюю арку.
— А когда снова стали смотреть?
— После танца Дэна. Когда начался последний общий танец. Я к нему и вернулся.
— А потом?
С этого места рассказ Саймона не имел расхождений с другими. Аллейн выслушал его, не перебивая, и, когда он закончил, в комнате повисла тишина — такая долгая, что все уже начали ерзать на своих местах. Наконец Саймон поднялся.
— Ну ладно, — сказал он. — Если это все…
— Боюсь, что еще не все.
— Фу ты, черт!
— Давайте вернемся, — предложил Аллейн, — к тому месту вашего рассказа, где вы говорили о ваших передвижениях во время и непосредственно после первого танца — того самого, который исполнялся два раза и заканчивался шутливым отрубанием головы. Почему вы решили, что ваш рассказ коренным образом отличается от тех, что мы уже слышали?
Саймон взглянул на доктора Оттерли, на лице его появилось выражение ослиного упрямства.
— А чем ваши догадки хуже моих? — сказал он.
— Догадки здесь никого не интересуют. Нам нужно знать точно. Например, вы сказали, что скакали вокруг, не приближаясь ни к танцорам, ни к дольмену? Вот доктор Оттерли, да и другие, кого мы опрашивали, говорят, что вы подходили к самому дольмену — это было в момент кульминации действия — и стояли там неподвижно как статуя.
— Неужели? — удивился он. — Я, например, не помню толком, что я делал. Неужели вы думаете, что все остальные так уж хорошо все помнят… Вполне возможно, что вам просто навешали лапши.
— Если вы клоните к тому, что я ввожу здесь всех в заблуждение, — сказал доктор Оттерли, — то этот номер у вас не пройдет. Я абсолютно уверен, что вы стояли за дольменом — достаточно близко к нему, чтобы заметить там лежащего Лицедея. Простите, инспектор, что я встрял в разговор.
— Ничего страшного. Видите, Бегг, — и они все так говорят. Показания сходятся.
— Дело дрянь, — сокрушенно покачал головой Саймон.
— Если вы действительно стояли за дольменом, когда Лицедей там прятался, вы должны было видеть, что там с ним происходило.
— Да не видел я. И не помню, чтобы я там стоял. Вряд ли я был где-то поблизости…
— А вы могли бы поклясться в этом — при всех?
— Конечно!
— И в том, что не помните, как веселили народ Бетти и Эрнест Андерсен?
— Они что — сцепились из-за секача? Значит, я слинял до того, как они начали.
— А вот и нет! Простите, сэр, — снова вмещался доктор Оттерли.
— Нам известно, что Щелкун не только смотрел на них, но и издал что-то вроде ржания, перед тем как удалился через заднюю арку. Было такое?
— Может, и было. А может, и не было. Хрен его знает. Что, я должен все помнить?
— Вы же помните все остальное, что было до этого, и помните отлично. А потом у вас вдруг случился приступ слабоумия — так, что ли? И как раз в самый ответственный момент. А между тем все видели, как вы стояли за дольменом.
— Ну, значит, стоял, — очень спокойно сказал Саймон и вытянул губы, словно собрался свистеть. — Если как следует порыться в памяти…
— Считаю своим долгом сказать вам, что, на мой взгляд, как раз в это время — с конца вашей импровизации и до того, как вы вернулись (кстати, примерно в этот период к вам вернулась и память), — произошло убийство Вильяма Андерсена.
— Но вы же не хотите сказать, что это я его разделал, — сквозь зубы процедил Саймон. — Бедолага…
— А вы на кого-то думаете?
— Нет.
— Что же вы уперлись как баран — нет, не знаю… — с досадой бросил Аллейн. — Упрямство вас не красит. Если, конечно, это действительно упрямство.
— Но хоть на этом-то все, учитель?
— Нет, не все. Насколько хорошо вы знакомы с миссис Бюнц?
— До того как она приехала сюда, знаком с ней не был.
— Вы ведь продали ей машину, не так ли?
— Точно.
— Были у вас еще какие-нибудь отношения?
— Какого черта, что вы имеете в виду? — тихо спросил Саймон.
— Был ли у вас с ней договор насчет Тевтонского Танцора?
Саймон передернул плечами — это движение напомнило Аллейну поеживание миссис Бюнц.
— А-а… — протянул он. — Вы об этом. — Он, казалось, испытал облегчение и снова приободрился. —
