осталось за кормой, «Тристан» повернул на юго-восток – к Порт-Саиду.
Очередная южная ночь застает нас в ста километрах от египетского берега – справа и впереди мерцают огни Александрии, а где-то слева по борту должен быть Кипр, но его не видно – слишком далеко. С каждым часом плавания мы приближаемся к опасной зоне, где участились нападения пиратских банд на гражданские суда. До входа в Аденский залив остается всего пять дней пути – не так уж много по меркам нашего продолжительного путешествия.
Да, время уходит, а точных ответов на многочисленные вопросы так и не получено. Мы по-прежнему не знаем, имеется ли связь между командой «Тристана» и пиратами. Не знаем, кто именно замешан в преступном бизнесе. И не знаем, последует ли в этом рейсе попытка навести пиратов на собственное судно?..
Надеемся выявить истину при помощи слежки и наблюдения. После ночного визита старпома с компанией преданных «дознавателей» мы вынуждены делать это с величайшей осторожностью. Из тех же соображений я решаю оградить от лишних подозрений своих товарищей, и мы встречаемся крайне редко.
Параллельно укрепляю дружеские отношения с Рябовым. Чем черт не шутит – вдруг получится развязать ему язык?..
– Слышал, вам крупно не повезло в прошлом году, – вытираю руки ветошью и тянусь к сигаретам.
– Кому? – высовывается из-за помпы голова Рябова.
Намеренно тяну с уточнением: щелкаю зажигалкой, раскуриваю сигарету…
– А! это вы про пиратов!.. – снова исчезает моторист и гремит за помпой гаечными ключами.
– Про них. Про плен.
– Было дело…
При плановой проверке исправности систем и механизмов одна из трюмовых осушающих помп отказалась запускаться и качать воду. Я на этот раз отношения к поломке не имел и с чистой совестью принялся помогать мотористу в ремонте. С удовольствием кручу гайки, разбираясь в премудростях насоса, а заодно прощупываю парня наводящими вопросами.
– Говорят, пираты стреляли в вас?
– А то! С полсотни дырок потом в надстройке насчитали.
– Ого! Никого не задели?
– Нет, слава богу. Капитан приказал всем, кроме вахты, уйти вниз. К штурвалу поставил боцмана, а сам со старпомом остался на мостике.
– Героический у вас капитан. А сигнал бедствия подавали?
На этот вопрос ответ я получил не сразу. С противоположной стороны помпы долго доносилось позвякивание инструментов о металл. Потом Рябов неуверенно сказал:
– Вроде подавали. Точно сказать не могу – меня в радиорубке не было.
– Кстати, о радиорубке. Мне раньше на танкерах ходить не доводилось, а на сухогрузах в штате радиста не было – его обязанности исполнял капитан.
– У нас по-другому, – потухшим голосом доложил моторист. – У нас всегда радист в рейсы ходил. Глеб Аркадьевич, подайте короткий гнездовой ключик…
Протягиваю ключ с короткой ручкой и невзначай интересуюсь:
– А Плотника ты хорошо знал?
Вопрос словно бьет Рябова наотмашь: он вздрагивает, судорожно глотает вставший в горле ком.
– Чего ж мне его не знать? Знал, конечно…
– Он был радистом?
– Радистом. От кого про него услышали?
– Старпом обмолвился.
– Они все-таки приходили? – почему-то переходит на шепот Юрий.
– Наведывались. Кстати, спасибо за предупреждение.
– Ладно, чего там. А Плотника знал. Артем Андреевич был моим другом.
– Постой-ка, он же намного старше тебя.
– Ну и что? Зато мужик был нормальный! А много ли в нашем экипаже нормальных?..
Тут он абсолютно прав. И возразить-то нечем.
При подготовке к рейсу я слышал от фээсбэшников официальную версию смерти Плотника, выявленную в ходе следствия по делу захвата пиратами российского сухогруза. Версия приблизительно звучала так: «При прохождении судном акватории Красного моря радист Плотник А. А. почувствовал недомогание, вследствие чего был временно освобожден капитаном от выполнения должностных обязанностей. После захвата судна гражданами Республики Сомали Плотник А. А. находился под постоянной охраной в одном из помещений кормовой надстройки. К работам не привлекался, однако, не имея элементарных санитарных условий, а также из-за отсутствия квалифицированной медицинской помощи вскоре почувствовал резкое ухудшение самочувствия. По описанным свидетелями симптомам заболевания представители судебной медицины предположили у радиста одну из форм тропической лихорадки. После настойчивых просьб членов команды Плотник был изолирован в отдельной каюте с улучшенными условиями, где ему оказывалась медицинская помощь. Но через некоторое время экипажу сообщили о смерти радиста. Данными о месте захоронения тела А. А. Плотника экипаж и следствие не располагают».
Спрашиваю Рябова:
– Как же он погиб?
Помявшись, тот вскидывает тревожный взгляд:
– А что об этом сказал старпом?
– Лучше не пересказывать, – дразню собеседника для усиления эффекта и вижу в его глазах желание услышать ответ на свой вопрос. Вздыхаю: – Сказанное старпомом запомнил дословно, поскольку такое вряд ли забудешь. Короче, ваш Скобцев выразился так: «Числился в нашем экипаже несуразный субъект по фамилии Плотник. Утонул. Несмотря на то что был Рыбой по гороскопу и полным говном как человек».
– Сам он – полное говно! – вдруг взрывается моторист и швыряет гнездовой ключ в переборку.
И пару минут режет правду-матку толстыми ломтями, из чего старпом Скобцев в моем воображении превращается из обычного человека в конкретного монстра, способного за деньги продать не только сухогруз или танкер, а все Нижегородское пароходство вместе с лежащим на волжском дне металлоломом.
«Ого, вот это реакция! – восторгаюсь результату своей импровизации. – Минуту назад шептал и озирался по сторонам, а тут напрочь забыл об осторожности и страхе. Надо поддержать его праведный гнев и развить тему».
Киваю:
– И у меня ваш старпом не вызывает доверия. Кстати, Ишкильдин с боцманом – тоже. Странные они товарищи… с замашками бандитских главарей.
Но запал иссяк. Или я немного передавил.
Насупившись и глядя на разобранную помпу, Юрий Афанасьевич долго молчит. Жаль. Сказанное им отнюдь не является доказательством вины Скобцева. Нам нужны четкие и неумолимые факты. Все остальное: предположения, личные впечатления, эмоции – следствием в расчет не берется.
Не тороплю. Иду к переборке, поднимаю брошенный ключ; возвратившись, предлагаю расстроенному мотористу сигарету. Тот не отказывается, и мы устраиваем перекур.
Где-то после пятой затяжки он отрешенно бросает:
– Артем Андреевич умер не от болезни.
– Как не от болезни?! А от чего же?
– Болячка-то у него была, да не в ней дело. Он пропал.
– Не понимаю. Что значит – пропал?..
– То и значит. Прошли этот чертов пролив… Не помню, как называется, – между Красным морем и Аденским заливом. Прошли пролив, и Плотник слег с какой-то болячкой. После захвата пиратами встали на рейде в бухте, и ему стало хуже. Перевели в отдельную каюту, а потом Артем Андреевич исчез. Поговаривают, будто выбросили за борт.
