мину. – Вы не радуйтесь, не радуйтесь. Кочура пришел в себя, вы прострелили ему правое легкое, но жить будет. Но с этим все равно придется разбираться.
– Послушайте, – взяла его под руку Ксения Николаевна и отвела в сторону от Гены и Вадика. Ее заговорщицкий вид позабавил Щукина. – Я придумала, как быть. Этот Кочура… попал в наш район за каким-нибудь делом…
– Ага, ожерелье отнять у вас… – подхватил Щукин.
– Ой, ну не надо! – поморщилась старушка. – Вы лучше послушайте. Он попал в наш район, а на него напали с целью ограбления. Выстрелили. Я, моя дочь и внучка выбежали из дома на шум, нашли его, внесли в дом и позвонили вам. Ну, как?
– Нет слов. Если вы мне еще и взятку предложите…
– А надо? У меня есть немного…
– Ксения Николаевна! – расхохотался Щукин. – Вы невозможная. Так же нельзя. Кочура совершил разбойное нападение с целью ограбления, как вы сами выразились, и он должен понести наказание. Почему вы пытаетесь его выручить?
– Потому что не хочу сесть в тюрьму! Ну что за жизнь у меня такая… Один мечтает сдать меня в дом престарелых, вы мечтаете посадить меня в тюрьму. Думаете, мне хочется сдохнуть в одном из этих заведений? Дайте дожить, в конце концов, по-человечески.
– Не волнуйтесь, Ксения Николаевна, вам не понадобится садиться в тюрьму.
– А такое возможно?
– Все возможно.
– Тогда верните мне мой «бульдог». Пожалуйста.
– Ага, понравилось расправляться с бандитами? – вновь рассмеялся Щукин. – Уж не от зятя ли вы собираетесь обороняться?
– Нет. Этот револьвер подарил мне мой воспитатель, а принадлежал он моей маме. «Бульдог» вместе с моими родителями перешел из Китая в СССР. Левушка научил меня обращаться с ним и говорил, что человеку, особенно женщине, необходимо иметь защиту, а лучшая защита от негодяев – револьвер. Левушка вместо отца мне был, любил меня нежно и трогательно. А Кочура… бог с ним.
– Ксения Николаевна, я ведь по какому поводу к вам… Колье-то, украденное у вас, не бриллиантовое.
– Как это? Мама говорила, что оно дорогое.
– Ошиблась ваша мама. И многие ошиблись.
– Ну, колье-то вы вернете?
– Разумеется. Мне только интересно, почему ювелиры, люди, разбирающиеся в камнях, когда вы показывали им ваше колье, приняли его за бриллиантовое?
– Откуда мне знать! Я точно в бриллиантах ничего не понимаю, поэтому и отнесла его ювелирам. Значит, оно ничего не стоит?
– Ну, что-то оно, конечно, стоит, но не ту сумму, которую вообразили себе все участники трагедии. Вы, Ксения Николаевна, ничего не хотите мне рассказать?
– Друг мой, я все рассказала. Если вас еще что-нибудь интересует, спрашивайте прямо, а не юлите. А то современные люди все намеками обходятся, будто я должна знать еще один язык – язык намеков.
– Ну что ж, раз вам нечего сказать… А что зять, так и намерен вас…
– Ой, не говорите! – всплеснула старушка руками. – Вернулся из тюрьмы лютый. И чуть в больницу не попал, когда увидел меня на ногах. А я ему ультиматум – выметайся сам из моего дома. Думаете, он убрался? Грозит созвать консилиум врачей…
– Можно мне поговорить с вашим зятем?
– Пожалуйста. Позвать?
Ксения Николаевна вызвала зятя. Тот, увидев следователя, приблизился к нему с опаской. Щукин завел его за автомобиль и зашипел:
– Слушай меня внимательно, мерзавец. Будешь доставать Ксению Николаевну, грозить домом престарелых, я тебя упеку надолго. Не понравилось сидеть?
– За что вы меня… упечете? – выдавил раскрасневшийся Роман Семенович.
– А мне причину не надо искать. Вон ребята в машине сидят, они тебе любое уголовное дело состряпают. Понял?
– Да хоть сейчас! – весело подтвердил из машины слышавший разговор Вадик. – Наручники есть.
– Я… не… буду… – пролепетал Роман Семенович.
– Смотри! – погрозил пальцем Щукин. – Я буду навещать Ксению Николаевну и если только замечу у нее плохое настроение…
– Понял, – закивал зять. – Не заметите.
– Отлично, – садясь в машину, бросил Щукин. – До свидания, Ксения Николаевна.
Отъехав, Щукин притормозил, задумался.
– Вас что-то беспокоит, Архип Лукич? – спросил Гена.
– Как тебе сказать… у меня в голове некоторые вещи не увязываются. Как могли ювелиры пуститься в крайности, не распознав подделку?
– Какая разница! – воскликнул Вадик. – Мы раскрутили почти дохлое дело, нашли убийцу в считаные дни, он сознался. Что еще надо?
– Я знаю, что надо! – воскликнул Вадим. – Отметить победу.
– Ты прав, – сбросил с себя некий груз Щукин и взялся за руль. – Только за Славкой заедем. Как-никак, а его первое дело удачно завершилось.
Он крутил руль, а думал о Ксении Николаевне. Почему же Казимир Лаврентьевич так хотел выяснить ее адрес? Наверное, чтоб спросить, как ей удалось обвести его вокруг пальца? Ох, и старушка-веселушка! Так или иначе, а он, Щукин, доказал, что по праву занимает место в прокуратуре. И давно ему не было так хорошо на душе.
В это же время к Батону завалили давнишние кенты в количестве трех человек. Он открыл дверь, уставившись на бывших собутыльников, будто первый раз их видел. Один из троих вынул из карманов две бутылки и заулыбался во весь рот:
– Опа-на! Батон! Встречай!
– Я не Батон, а Рауль, – хмуро проговорил тот. – Вы ошиблись.
Он захлопнул дверь, постоял, слушая возгласы возмущения и ругань, затем прошел в комнату, упал на диван перед телевизором. А выпить хотелось…
– Пройдет, – настраивал себя Рауль. – Без выпивки жить можно. Лукич обещал место подыскать, квартира есть, жену найду, а то скучно. Да я ж вполне счастливый человек!
Нарисовав себе картины безоблачного будущего, он согрел чайник и уселся пить чай.
Однажды майским утром Ксения Николаевна неторопливо шла под руку с Софийкой по аллее кладбища, подробно рассказывая историю матери и колье. Стояла прекрасная погода, шелестела зеленая листва, пахло свежестью. Добравшись до трех могил, огороженных железной оградой, Ксения Николаевна и девушка сели на низенькую скамью. Софийка, доставая еду, рюмки и коньяк, спросила:
– Ба, так ты никогда не видела своего отца?
– Видела. Один раз. В сорок третьем году…
