поглядел на часы. Часы показывали двенадцать часов. Марат сказал: «О-о», пошел и сел на продавленный диванчик.
— Марат, а может, ты с Викой ляжешь, а гостя, мы положим на диванчике, — предложила Галя.
— Ну что ты Галя, как я могу лечь спать с девственницей, — совершенно серьезно ответил Марат, — тут же родители войдут с образами, и жениться заставят. Разве вы не знаете, как женили Моцарта?
— Ничего страшного, — сквозь зубы сказала Вероника, я полотенцем обмотаюсь, вафельным.
— Исключено, я буду спать здесь, — твердо сказал Марат, и, прекращая дискуссию, вытянулся на диванчике. Вероника фыркнула и скрылась за шторкой. Галя вздохнула и обратилась к гостю, который, глупо улыбаясь, ожидал своей участи:
— Может, вы на печи спать ляжете, а?
— Мечтаю просто, — бодро ответил Костин.
— Пойдемте, я вам покажу.
Костин последовал за хозяйкой. Когда они вышли из комнаты, из-за шторки показалась Вероника; она швырнула Марату подушку, показала язык и вновь скрылась.
Галя отвела охотника на кухню и показала, откуда залезать на печь.
— Спасибо, а это куда? — спросил Костин, указывая на дверь.
— Там еще дворик, — пояснила Галя, — сарай с дровами, хлев, бывший сеновал.
— В туалет отсюда можно попасть?
— Здесь забор. Лучше в ту дверь. Вы сейчас пойдете?
— Нет, я так, на всякий случай спросил.
Галя пожелала гостю спокойной ночи, проверила, закрыта ли входная дверь и присоединилась к спящему тяжелым сном Шилову.
Марат закрыл глаза, но тут же открыл, потому что комната поплыла и стала переворачиваться. 'Ах, сколько раз, вставая ото сна, я говорил, что впредь не буду пить вина, — вспомнил Марат и тяжело вздохнул; не далее, как утром, мучаясь головной болью, он дал себе клятву не пить больше. Марат приподнял тело на локтях, подался назад, уперся затылком в диванный валик. Он решил полежать так, с открытыми глазами, пока не рассеется переворачивающий комнату дурман. Занавеска, отделяющая спаленку, где спала Вероника, слегка колыхалась, словно от чьего-то дыхания. Марат сообразил, что ткань колышет разность температур в комнатах; в горнице, где он лежал, было прохладно, в то время как в спальнях, примыкавших к печи, было очень тепло. За окном по-прежнему бушевала метель, и вой ветра почему-то напомнил Марату ту южную ночь на заморском курорте, когда ветер бушевал за балконной дверью гостиничного номера; ему даже показалось, что он слышит, как с грохотом обрушиваются на берег мощные волны гневного моря.
Память увлекла Марата еще дальше к концу дня, завершившемуся неожиданным подарком судьбы. Марат ждал Веронику в холле гостиницы, среди кадок с пальмами. Поодаль, в скопище кресел, восседала футбольная российская команда под названием не то «Торпедо», не то «Эспераль»; надо было обладать таким везением, чтобы приехать на средиземное море и попасть в одну гостиницу с людьми, общения, с которыми он всегда избегал в России. Оказываясь с ними в лифте или в гостиничном ресторане, Марат тоскливо выслушивал родную речь основательно разбавленную густым матом. Из обрывочных фраз Марат узнал, что команда приехала сражаться с местным футбольным клубом. Утром и вечером их куда-то увозил автобус, видимо на тренировки. А в свободные от тренировок часы футболисты наперебой ухаживали за Вероникой. Вот и сейчас, увидев Веронику вышедшую из лифта, футболисты оживились, и стали пихать друг друга локтями, показывая на девушку. Вероника была в очень коротком бархатном облегающем платье черного цвета, которое без обиняков являло миру совершенство ее бюста и бесконечную длину ее ног, заканчивающуюся черными же лаковыми лодочками. Короткое платье при ее гренадерском росте выглядело нелепо, но эффектно. Марат улыбнулся приближающейся девушке, боковым зрением отмечая изумление футболистов.
— Спину не жжет? — спросил Марат.
— Нет, — удивилась Вероника, — а что с моей спиной.
— Пейзаж ест вас глазами, — сказал Марат и, видя недоумение отразившееся на лице девушки, спросил — разве вы не сделали памятный снимок на фоне футбольной команды?
Вероника засмеялась и пояснила несколько виновато:
— Это же для потомства. Не ревнуйте.
— Вынужден с вами не согласиться, для потомства нужно делать совсем другое, а снимок был сделан для потомков.
— Точно, — согласилась Вероника, — совершенно верно, именно для этого я сделала снимок, господин умник.
— Прошу — предложил Марат, поводя рукой, и дотрагиваясь до ее локтя.
— Только предстоящий ужин мешает мне разозлиться и пойти погонять мяч с соотечественниками, — сказала Вероника, следуя за ним. Марат не понял, шутила девушка или говорила серьезно. Стеклянные двери бесшумно раздвинулись и закрылись за ними, лишив парочку кондиционированного воздуха.
Обошли клумбу с экзотическими кустарниками. У выезда на шоссе, на стоянке такси, стояло два «Мерседеса», их водители призывно смотрели на мужчину и его спутницу.
— Поедем в город? — спросил Марат.
— Не знаю, решайте сами.
— Или здесь где-нибудь посидим?
— Давайте здесь, эти ресторанчики везде одинаковы, что здесь, что в городе.
Нажав на кнопку под светофором, перешли шоссе, вертя головами в разные стороны. В бывшей английской колонии было левостороннее движение.
— Никак не могу привыкнуть, — сказал Марат, касаясь локтя Вероники, словно поддерживая и помогая.
— Я тоже.
— Но больше всего меня расстраивают эти шикарные авто, испорченные безнадежно.
— В каком смысле испорченные, — удивилась Вероника.
— Руль же справа — пояснил Марат.
Вероника улыбнулась. От основной магистрали вверх в горы уходила второстепенная дорога, вдоль которой на некотором протяжении тянулись друг за другом небольшие рестораны, возвышаясь, друг над другом в пол-уровня. Против каждого на тротуаре были выставлены рекламные щиты в виде огромного меню, на некоторых даже в русском переводе. Облюбовав один из столиков, они расположились за ним; к ним тут же устремился улыбчивый хозяин, держа в руках книги с меню и картой вин.
Марат, заручившись согласием спутницы, заказал рыбу, коктейли из морепродуктов (так было указано в меню), рыбное мезе и красное вино.
— Я знаю, что к рыбе полагается белое, — сказал Марат, — но у меня от него изжога.
— Я думаю, что это предрассудки, — заметила Вероника.
— Совершенно с вами согласен, я как-то пошел на рыбалку с бутылкой сухого вина, белого; наловлю, думаю рыбки, зажарю на костре, и под белое вино съем ее на природе. И что же вы думаете, хоть бы раз клюнуло, но пока смотрел на поплавок начало вечереть и прилетели утки, так вот, одну из них я застрелил. Зажарил ее на костре и съел, запивая белым вином, хотя по правилам дичь надо запивать красным вином, но у меня не было красного вина, так что же не пить совсем.
— Резонно, — согласилась Вероника, — но у меня вот какой вопрос: вы утку застрелили из чего? Из удочки?
— Из пистолета, а почему вы спрашиваете, не верите?
— Дело в том, что мой отец, майор запаса, всегда утверждал, что пистолет — это личное оружие офицера, для решения его личных проблем. А еще он говорил, что из пистолета Макарова нельзя никого застрелить, из него можно только застрелиться.
— Ну почему же, если стрелять в упор, то можно, а потом я стрелял из 'Вальтера'.
— Мне кажется, что вы врете, — сказала Вероника.
— Ладно, вывели вы меня на чистую воду, — сокрушаясь, сказал Марат, — сознаюсь, я стрелял не из
