— Пожалуйста, заезжайте еще.
Мужчина кивнул и, прижимая к груди свертки, вышел. Продавщица видела, как он, подойдя к машине, открыл дверь, положил свертки на заднее сиденье, затем поднял капот и вылил в бачок всю купленную водку. 'Совсем зажрались', — сказала возмущенная продавщица. Но мужик этих слов не слышал, захлопнул капот и поехал себе.
Он был на финишной прямой. Д.Елисеев, сорока лет от роду, в прошлом инженер-радиотехник, а ныне бизнесмен. Как герой пьесы Себастьяна, он искал возлюбленную, объезжая деревни. Одну за другой, единственное отличие было в том, что возлюбленную он отпустил добровольно. Когда Вероника вернулась, он сразу понял, что дурные предчувствия его не обманули. Закон Мерфи, — если вы опасаетесь чего-то, то это чего-то обязательно произойдет, причем в самый неподходящий момент. Не надо было отпускать ее на море, поездка только ускорила разрыв, а ведь он надеялся, что короткая разлука примирит их, сам предложил ей поехать отдохнуть (в глубине души надеясь, что она откажется).
Но разлука еще никому не пошла на пользу.
Встретить не смог, был на переговорах. Приехал домой, когда она уже сидела за столом, с мокрыми после душа волосами, в куцем махровом халатике, который едва сходился на ее обойденных загаром, полушариях и красила ногти. Вероника остановила его порыв взглядом. Елисеев подсел к столу и выдавил из себя: 'Ну, как, отдохнула?'
Набрав воздуха, она сказала, — ты, можешь считать меня свиньей, но я верну тебе деньги за поездку.
— Почему? — еле слышно спросил Елисеев.
— Я встретила там человека, который мне очень понравился.
— Ты изменила мне? — Елисеев сидел придавленный тяжестью предательства.
Долгое невыносимое молчание, затем короткое: 'Да'.
И через минуту:
— Сейчас я соберусь и уйду.
— К нему?
— Нет, домой.
В сорок лет тяжело быть одиноким в любви, особенно, когда уходящая любимая в два раза моложе тебя. Хватаясь за соломинку, Елисеев глухо заметил:
Ты сказала, — понравился, ты не сказала, — полюбила.
— Я не знаю, — призналась Вероника.
— Послушай, — мягко заговорил Елисеев, — меня ты тоже любила…
— Я никогда не говорила тебе, что люблю, — прервала Вероника.
— А ночью?
— Это не считается.
— Он, что, лучше меня в постели?
— Я не буду отвечать на этот вопрос.
— Богаче?
— Нет.
— Так что же?
— Ничего, просто он мне понравился.
— Ну, хорошо, я не буду спорить, и заговорил я об этом не в качестве упрека, а в качестве примера. В этом мире, увы, ничего постоянного нет; прошу тебя, не делай поспешных шагов. Мне тяжело говорить тебе это, просто невыносимо, но остаться без тебя для меня просто конец жизни, корка хлеба съеденная в страхе, все же лучше, чем ничего. Не уходи от меня. Еще месяц дай мне срок, я не буду препятствовать твоим встречам с ним.
Нет ничего хуже, чем лицезреть мужчину, умоляющего женщину не уходить от него, жалкое зрелище, но в его словах имелось рациональное зерно. Но Вероника не могла жить с одним мужчиной и встречаться с другим, она мужественно выждала месяц и позвонила Марату.
Когда Вероника объявила Елисееву, что приглашена на охоту, он только спросил.
— Куда?
— Зачем тебе?
— На охоте всякое бывает, скажи, куда едешь?
— Зябликово.
— Где это?
— Смоленская область.
— Надолго?
— Три дня.
— Ты вернешься сюда?
— Да.
— Обещаешь?
— Да.
Елисеев честно выждал три дня, а затем выгнал свой «Паджеро» из гаража и поехал. Зачем? Он не мог ответить на этот вопрос. Она не вернулась, но вероятнее всего, что пожертвовала своими вещами, лишь бы не встречаться с ним, и просто не вернулась; но Вероника всегда была честна с ним, поэтому он поехал на ее поиски. Елисеев не собирался сводить счеты с разлучником, но купленный по случаю «Вальтер» с собой взял, все же в Зябликово происходила охота. А где охота там и драма, это еще Чехов подметил. Слева за деревней открылось продолговатое поле, заканчивающееся лесом. Прежде, чем съехать в едва заметную колею, оставленную тягачом, Елисеев сжевал кусок копченой колбасы. Индикатор мобильного телефона, закрепленного в гнезде на торпедо, мигал красным светом, означающим, что он находится вне зоны обслуживания. Елисеев, впервые, с тех пор, как выехал из Москвы, почувствовал что-то похожее на страх. На поле опускались сумерки, а темный, хвойный лес, ограничивающий поле, казался неприступной крепостью, как в той сказке, где удирающие герои бросали за спину предметы личной гигиены — гребень, который превращался в частокол, зеркальце и т. д. Оставалось надеяться, что это не Вероника воздвигла преграды между ними. У нее как раз был такой черепаховый гребень. Елисеев включил все блокировки и погнал свой джип по заснеженной целине: в лесу снег был более рыхлым. Через несколько километров он выехал на развилку, где, памятуя объяснения продавщицы, взял правее. Вскоре уже совершенно стемнело, сноп фар выхватывал у черноты леса долгую просеку, по которой, оглашая окрестности ревом мотора, двигался автомобиль. В одном месте колеса забуксовали, и джип стал закапываться в снег. Елисеев принялся попеременно включать то заднюю, то переднюю передачу, раскачивая авто. Из ловушки вырваться наскоком не удалось, машина села на мосты. Елисеев выключил передачу, положил подбородок на рулевое колесо и задумался, глядя на освещенное пространство впереди, казалось, что вот-вот и с тротуара в темноте на мостовую шагнет Вероника и проголосует. Тогда он принял ее за проститутку и остановился, хотя услугами проституток никогда не пользовался.
— Мне на Речной, — сказала девушка, заглядывая в машину, — отвезете?
— Куда угодно, — сказал Елисеев радостно.
— Отчего такая самоотверженность? — спросила девушка, заранее зная ответ.
— Обрадовался тому, что вы не проститутка, — честно ответил Елисеев.
Девушка удивленно взглянула на него.
— Вы всегда так искренни?
— Нет, только тогда, когда правду говорить просто и приятно.
Поскольку девушка продолжала смотреть на него вопросительно, Елисеев пояснил:
— Вы красивая, было бы, жаль.
— Спасибо, только чего жаль? Кто же купит некрасивую проститутку?
— Ну не скажите, например, в Париже, проститутки с физическим изъяном дороже.
— Вы были в Париже?
— Был.
— Брали такую?
— Нет, я вообще не пользуюсь их услугами.
