шляпе.
— Ну, Мишка, держи ухо востро, — шепнул Митька. — Сейчас попробуем. Барыня-то вдова видно — лучшего случая и не найти.
Шарабан поравнялся с мальчиками, и Митька вдруг стал неузнаваем. На лице его изобразилось мигом что-то жалкое, слезливое. Он странно как-то всхлипнул и побежал за экипажем.
— Барыня-благодетельница, — услыхал Красавчик плаксивое причитание, — подай милостыньку Христа ради сиротинкам-погорельцам. Отец помер, а мать на пожаре сгорела. Ба-а-рыня, миленькая… Заставь Богу молить… Изба сгорела, мамка…
Красавчик забыл о своей роли. Вытаращив глаза от удивления, он следил за приятелем. Митька, жалкий, приниженный какой-то, бежал возле двуколки, тягучим молящим голосом выпрашивая подачку. Это было так непохоже на Шманалу, что Красавчик не мог придти в себя от изумления. Незаметный жест Митьки заставил его опомниться: Митька движением руки звал его к себе. Красавчик почувствовал, что кровь хлынула ему в лицо, но все-таки побежал за другом.
С минуту дама и гимназист с любопытством глядели на странную пару. Митька не переставал клянчить, а Красавчик молча бежал рядом с ним, не смея почему-то глаз оторвать от земли. Никогда еще он не собирал милостыни таким необыкновенным способом и весь горел от стыда.
Во взоре дамы отразилось сострадание. Движением руки она велела гимназисту остановить лошадь, и Красавчик ясно услышал фразу, сказанную вполголоса:
— Несчастные дети.
Красавчик еще больше смутился, а Митька воспользовался случаем, чтобы повторить длинный ряд причитаний. В голосе его дрожали слезы, когда он закончил:
— Ни рубашечки, ничего нет у нас, милостивица… Все погорело… Не найдется ли барыня, у тебя одежонки какой… Холодно так-то ночью в лесу… Голодно и холодно, — вспомнил он любимую фразу Крысиных плакальщиков.
Дама раскрыла ридикюль и принялась рыться в нем. Острым хищным взглядом скользнул Митька по ридикюлю, но мгновенно же физиономия его приняла страдальческий облик.
Дама протянула монету. Митька взял ее, униженно кланяясь и крестясь:
— Дай Бог тебе доброго здоровья, благодетельница-барыня. Бог не забудет тебя… Живи на радость деткам… Дай тебе Бог…
Ласковая улыбка осветила лицо дамы. Она еще раз окинула взглядом фигуры юных бродяг:
— Откуда вы, детки?
Голос был мягкий, ласковый и печальный. Красавчику никогда не приходилось слышать такого обращения. Голос дамы проник ему в душу и тронул в ней тоскливое что то, какие-то погибшие мечты… Он поднял глаза и встретился на минуту со взглядом дамы. Печален был взгляд ее и ласков в то же время.
— Откуда вы, детки?
— Из деревни Сороки, барыня, — беззастенчиво солгал Митька. — Под Петербургом это… Погорели мы… Пол деревни сгорело… Ма-амка… то-оже…
Он даже всхлипнул, словно воспоминание о сгоревшей «мамке» терзало его сердце. Красавчику не по себе стало: ему казалось преступным лгать такой доброй ласковой барыне.
Дама вздохнула. Кинула любящий взгляд на гимназиста, потом снова обернулась к нищенкам.
— Придите ко мне вечером, я вам приготовлю кое-что из платья. Вот адрес мой. Читать умеете?
— Умеем, умеем! — торопливо воскликнул Митька.
— Я живу вон в этих дачах, продолжала она, указывая белым квадратиком картона на дачи впереди. Приходите вечером, часов в девять. Ну, а пока прощайте, милые.
Гимназист тронул вожжи, и лошадка бойко побежала по дороге. Митька послал вслед двуколке несколько благодарностей и обернулся к приятелю. Он весь сиял торжеством.
— Что, ловко брат? Ломыгу[17] дала да еще одежу обещала… Что, брат?
Он подпрыгнул даже от избытка чувств и весело рассмеялся.
— Барынь-то этих всегда провести можно. Какую угодно пушку заряди — все сойдет… Не умею я стрелять по-твоему, а? Чего ты опять кислишься?
Красавчик не разделял восторга приятеля. Правда, он был доволен успехом, но в то же время его мучило что-то. Угрызения совести кололи душу. Стыдно было того, что Митька прибег к такому обману, чтобы получить подачку. Ему захотелось сказать об этом другу, но он не умел определить своих чувств и сказал только почти шепотом:
— Нехорошо это, Митя! — Митька даже рот раскрыл.
— Что нехорошо?
— А все это… Вот барыня… Ты соврал…
Он путался, сбивался и робко как-то глядел на Митьку, словно боясь, что тот не поймет его.
С минуту Митька недоумевал. Потом сердитый огонек вспыхнул в его глазах.
— Это нехорошо, что я одежу достал и ломыгу?
Он вызывающе глядел на Мишку, и недоброе что-то слышалось в его голосе, угроза какая-то. Красавчик совсем оробел.
— Да не то я, Митя… Не понимаешь ты, испуганно возразил он. — Не то я хотел сказать…
Митька продолжал смотреть молча. Потом презрение отразилось в его глазах. Он плюнул.
— А ну те к черту… Баба несчастная.
И сердито дернувшись, пошел дальше, весь горя негодованием и презрением. В мыслях он продолжал ругать приятеля и приходил к грустному заключению, что с таким «хнычем» им не зажить так, как хотелось ему.
Красавчик виновато брел позади. Тоскливо, неприятно было у него на душе. Он шел понурившись, пришибленный и убитый. Ему было неприятно, что Митька рассердился, не понял его, и в то же время чувствовал вину перед другом. Ведь чуть ли не ради него Митька разыграл комедию с дамой. Ведь не будь его, Шманала иным путем добыл бы себе нужную одежду, не унижаясь до выклянчивания и наглого обмана. И с его, Красавчика, стороны пожалуй нехорошо было упрекать приятеля…
Эти мысли растравляли мальчика. К горлу у него начинало подкатываться что-то горькое, и туман застилал глаза. Было так горько, так скверно на душе, что хотелось плакать.
Митька обернулся и приостановился немного.
— Чего ты застрял там? — крикнул он.
И в голосе его звучало еще раздражение, хотя и затихающее, правда. Он подождал товарища и пошел рядом с ним, хмурый угрюмый. Он не глядел на Красавчика, продолжая еще сердиться, хотя в душе почему-то жалел приятеля: уж больно убитым и огорченным казался он.
«Черт с ним, пусть! — с раздражением думал Митька. — Вперед умнее будет… Для него хлопочешь, а он… Да без тебя стал бы я что ли скулить перед барыней и этим шкетом — синей говядиной? Черт бы брал их…»
Митька сплюнул со злостью. Красавчик кинул на него робкий взгляд. Митька поймал его и больше нахмурился.
Все еще молча вошли в поселок. По обоим сторонам дороги потянулись дачи, но друзья не обращали на них внимания, целиком поглощенные разладом. Митьке и хотелось уже сказать Красавчику какое-нибудь ласковое слово, но мешало что-то. Какое-то упрямство, странное и непонятное. Митька начинал злиться даже на самого себя, но это не только не помогло, а ухудшало дело. Красавчику казалось, что Митька злится на него, и он в свою очередь боялся заговорить с приятелем.
— А вы откуда, посадия?
Друзья вздрогнули услышав этот оклик, и испуганно обернулись: их настигала громадная широкоплечая фигура, туго перетянутая полицейским мундиром.
— Урядник! — меняясь в лице, прошептал Митька.
Он с отчаяньем оглянулся по сторонам. Но поздно было убегать: полицейский был в каких-нибудь пяти шагах.
Урядник вплотную подошел к мальчикам.
— Вы откуда взялись? — повторил он, окидывая строгим взглядом юных бродяг. От него не укрылось
