А вот я не знала, куда глаза деть, между тем предполагалось, что от созерцания их любовных игр я должна была испытать множественный оргазм.
— Нет, так не пойдет, — сказал Дракон, вытерпев минут пять этого жалкого зрелища, — придется все переснимать.
Маринка посмотрела на меня уничтожающе — судя по лихорадочному румянцу и пьянова-то блестящим глазам, она возбудилась по-настоящему. А тут я — всю малину испортила. Какой кошмар, неужели ей и правда доставляет удовольствие прилюдный секс? Я-то думала, что она вынуждена притворяться — этакая декадансная порнопринцесса в декорациях жестокого города. Может быть, Данила прав и я плохо знаю своих подруг?
— Аглая, по сценарию вы должны не прятать глаза, а жадно на Марину с Олегом смотреть, а потом еще и мастурбировать. Вы отнимаете мое время и мешаете актерам, — холодно сказал Дракон.
Я виновато развела руками:
— Мне сложно сконцентрироваться. Но я буду стараться, давайте попробуем еще раз.
— Мне рекомендовали вас как ответственного человека, и я поверил.
— Дракон, она справится, — подала голос Маринка. — Ну что ты, в первый раз же…
С недовольным видом он молча взял в руки камеру и резко мотнул головой — мол, поехали!
— Представь, что смотришь кино! — успела шепнуть Маринка. — Представь, что тебя здесь нет. Это другой человек, это не ты.
Это другой человек, это не я, сидел на краешке атласного покрывала. Другой человек, не я, неотрывно смотрел на действо, которое обычно происходит без посторонних свидетелей. Другой человек, не я, похотливо блестел глазами, старательно закусывал нижнюю губу и даже время от времени принимался прилежно постанывать. Другой человек, не я.
Кажется, все остались мною довольны. И даже Дракон под конец смягчился, угостил меня коллекционным вином и бельгийскими шоколадными конфетами и сказал, что, если мне снова понадобятся деньги, я могу на него рассчитывать.
— Вот видишь, как все оказалось просто. — Успевшая принять душ Маринка встряхнула влажными волосами и плотнее закуталась в халат.
Говорят, что порноактрисы быстро стареют. Сперма сотен мужчин, перемешиваясь в их ненасытном лоне, являет собою магический концентрат возраста, вытягивающий задорный блеск из глаз и свежий румянец с щек. К Маринке был неприменим этот закон природы — сочная, как полевой мак, она выглядела намного моложе своих двадцати семи. Дитя природы, кровь с молоком.
— Может быть, хочешь попробовать еще раз? Сегодня ты получила мало, потому что секса не было. Если ты сыграешь настоящую роль, гонорар может составить и пять сотен. Как у меня сегодня, — не удержавшись, похвасталась она. — Я могу тебя порекомендовать, красивых актрис мало.
— А я некрасивая. И вообще…
— Все ясно, у тебя шок, — понимающе улыбнулась Маринка и, протянув руку, погладила меня по волосам.
Почему-то мне захотелось отстраниться и вымыть голову. Странно, обычно я не отличалась особенной брезгливостью.
— А я в первый раз вообще потом плакала, — вздохнула она. — Пересчитывала деньги и плакала. Потом привыкла. Я поняла, что сама судьба дала мне этот шанс.
Маринка с аппетитом откусила кусок огромного красного яблока, найденного в холостяцком холодильнике Дракона. Ева — наглая, красивая, искушающая. Мне показалось, что сквозь до боли знакомых черт одной из ближайших подруг вдруг проступило совсем другое, чужое лицо. Будто бы я ее темную сторону увидела. Другое эго, тщательно замаскированное под глухими покровами привычного образа.
Я вдруг поняла, что никакая она не жертва. Все это время я жалела ее вхолостую. Маринке нравится ее жизнь такой, какая она есть, и ничего менять она не хочет и не будет.
Это открытие было поразительным! Я смотрела на нее — а видела другую женщину. Она грызет яблоко, с веселой улыбкой смотрит на меня, говорит о чем-то будничном, краем глаза почитывает бульварную газету, мечтает о приближающемся отпуске в Турции — и вроде бы это знакомая родная Маринка, но как теперь забыть ее помутневший взгляд, и бессмысленную улыбку, и то, как ее нарощенные ногти хаотично царапали потную спину Олега?
— Что ты так на меня смотришь? — прищурилась Маринка. — Глань, расслабься, все пройдет. Поверь, через неделю ты будешь смеяться, вспоминая этот эпизод. Ну а пока помни, что я тебе сказала. Представь, что это была не ты. Другой человек.
Я распрощалась с Маринкой, Олегом и Драконом и поехала домой в набитом автобусе, хотя у меня были деньги на такси.
Там, среди посеревших от усталости лиц, прижавшись к чужим дешевым пальто и забрызганным грязью пуховикам, я немного успокоилась.
Сидим, курим…
И тут Len'a (crazy) ни с того ни с сего начинает вспоминать, как четыре года назад ее чуть не взяли в аэропорту Хитроу со шматком гашиша «воооот такого размера» (показывает свой кулак).
Было время, когда она не куталась в норковую шаль и не носила во внутреннем кармашке сумочки хрустальный флакон с эксклюзивными, смешанными специально для нее духами. На голове ее произрастал отчаянно-фиолетовый ирокез, асфальт сотрясался под ее армейскими ботами, а нимфеточная субтильность пряталась под воняющей табаком курткой цвета хаки, и любила она мрачного юношу по имени Антон. Не то ударника, не то басиста какой-то сомнительной панк-группы, выпустившей единственный сингл и кочующей с ним по клубам, на радость десятку обдолбанных фанатов.
— Антон был крутой, — Len'a (crazy) закатила глаза и отточенным движением щелкнула указательным пальцем по кончику тлеющей сигареты. Горстка горячего пепла отлетела в ее чашку с кофе, Len'a (crazy) откомментировала это флегматичным «пипец», но кофе заменить не попросила — у нее был почти нулевой уровень брезгливости (что неудивительно — с таким-то прошлым).
— Антон был крутой, — повторила она, а потом, видимо для более четкой расстановки акцентов, добавила: — Cool! Вот время-то было, а? Вечера начинались одинаково — мы встречались в арке у метро «Кузнецкий мост», пили «Балтику № 9», а потом шлялись по бульварам. У нас было много приятелей, и все почему-то обитали в районе Бульварного кольца. Какие-то безумные художники с мастерскими на чердаках. Какие-то полуолигархи — до сих пор не понимаю, зачем они привечали таких маргиналов, как мы. Наверное, для них это был бесплатный цирк. Какое-то разнообразие. В понедельник они заказывают черную икру из лучшего рыбного ресторана, во вторник — стриптизерок из «Распутина», а в среду — запускают домой панков и слушают их пьяные бредни. Иногда за одну ночь мы обходили Бульварное кольцо по три-четыре раза. Вот время-то было…
Len'a (crazy), мечтательно зажмурившись, вспоминает что-то еще, с cool Антоном связанное. О том, как они ограбили уличную палатку — взяли сигареты и несколько шоколадных яиц. О том, как Антон втянул ее в разухабистую групповушку с участием грудастой мулатки и насквозь силиконового переделанного мужика. О том, как в конце концов Антона этого нашли мертвым в луже собственной блевотины в подъезде какого-то арбатского дома. Банальная для таких типов история: передоз.
Я рассеянно слушаю, и почему-то с каждой минутой мне становится все более тоскливо. Хотя, если разобраться, ничего ностальгического в ее байках нет — сплошь чернуха какая-то.
Лена в пиджаке из стриженой норки, с цыганистыми сережками из Carrera у Carrera, в зеленых туфельках из крашеной кожи страуса — да-да, она теперь из тех, кто носит открытые туфли даже в зимнюю слякоть, ведь есть финансовый порог, за которым прогноз погоды теряет всякий смысл.
Смотрю на нее и не узнаю.
Закрываю глаза — родной прокуренный голос уютно щебечет о постепенно сошедших на нет днях круглосуточного загула. Открываю — передо мной незнакомая женщина с ботоксом в переносице и льдинкой в облагороженных фиолетовыми линзами глазах.
А ведь было время…
Однажды нам с Len'ой (crazy) приспичило во что бы то ни стало провести выходные на море. То лето
