сердись на старую, но я кое-что о тебе знаю.
Я обреченно вздохнула. Сырники сырниками, но нельзя забывать, что неожиданное ведьмино гостеприимство — всего лишь увертюра к неприятному предсказанию.
Я склонила голову — точно перед топором палача — и вздохнула:
— Валяйте, что уж там…
— Любишь ты мужчину, Глашенька, — медленно выговорила баба Зина, — высокого, темненького, смешливого.
От неожиданности я поперхнулась чаем.
— Что?
— В обиде он на тебя, в большой обиде, — покачала седой головой она. — Ты уж решила, что все у вас кончено. Но это не так.
— Вы… о ком?
— Тебе ли не знать? Я вижу лишь образы, а уж разгадывать их — твое дело.
Наверное, она просто видела меня с Донецким на Арбате. Как и все остальные, кто меня подначивал и поддразнивал. Как малые дети, честное слово.
— Вот что я должна была тебе сказать. Вот почему подошла.
В горле стоял горьковатый комок — стоял и никак не мог проглотиться.
— Но… А как же…
— Все пустое, — спешно заверила баба Зина, — то, что я смерть предсказываю, глупости. Вернее, предсказываю, но не всем. Хотя, если очень попросишь, могу, я ведь…
— Не надо! — нервно перебила я. — Моя подруга и так едва на тот свет с вашим предсказанием не отправилась.
— Ну не отправилась же, — хохотнула гадалка, — я же предупредить ее хотела. Красивая ведь девушка, жалко.
В голове всплыл образ Маринки — такой, какой видела я ее в последний раз. С распухшим от синяков лицом, красным носом, от рыданий принявшим неблагородную картофелевидную форму, с неряшливыми паклями волос, то тут, то там прорастающими из полулысого черепа.
— Могли бы уж до конца предупредить, раз жалко, — вырвалось у меня.
Баба Зина недовольно поджала губы:
— Она должна была обжечься, нимфоманка эта. Знаю, любишь ты ее, а вот, честное слово, не стоило бы. Не ровня она тебе, как и вторая потаскушка… Впрочем, ей все хрен по деревне, такая разве одумается?
— Уже одумалась, — буркнула я.
— Ага, жди… Ну а теперь пора тебе, красавица. То, что ты должна была узнать, тебе сказано.
— Постойте, но почему вы решили, что я его люблю? Я и не знаю, что такое любовь. Ничего такого со мною никогда не было.
— Значит, теперь знаешь, — без улыбки ответила старуха, — и учти, времени у тебя не так много. Сейчас еще можно отыграть обратно, но завтра — кто знает? Может, он другую встретит и ничем не хуже тебя?
Наскоро одевшись — а то вдруг вредная старуха передумает и все-таки атакует меня нежеланной информацией? — я покинула квартиру бабы Зины. Мне было грустно и досадно — потратила вечер, взбудоражила осевшую на дно грусть о бабушке и о Донецком, а в качестве награды не получила ничего. Кроме ванильных сырников.
Откуда мне было знать, что новая жизнь начнется следующим же утром? И начнется она с Ленкиного бодрого голоса, материализовавшегося в моей телефонной трубке. Голос был еле слышимым и хрипловатым от помех.
Видимо, откуда-то издалека звонила.
— Гланька? Это ты? У меня мало времени! — она орала как буйнопомешанная, мне даже пришлось отстранить трубку от уха.
Я мельком посмотрела на часы и ужаснулась: половина одиннадцатого. Ничто не заставило бы мою подругу, ведущую убежденно совиный образ жизни, подняться в такую рань. Ничто, кроме масштабной неприятности.
— Ленка… Что случилось?! Где ты?!
— Я на острове Маврикий, — прокричала Лена.
— Где?!
— На острове Маврикий! С Пупсиком.
— С Пупсиком? — растерянно повторила я. — Разве вы не…
— Мы женимся, — перебила Лена, и голос ее был торжественным и счастливым. — Пупсик заказал церемонию на пляже, я в купальнике и ожерелье из цветов. Правда, купальник необычный, он расшит брильянтами, представляешь? Если скажу тебе, сколько он стоит, не поверишь!
— Я и так не верю своим ушам, — после паузы подала голос я. — Лен, что ты наделала?! Ты же твердо решила…
— Мало ли что я решила. Я была не в себе и пьяна. И вообще — это все гормоны. Я поговорила с Пупсиком, и он записал меня к своему психотерапевту. Мировая тетка! Сказала, что волноваться мне не о чем, поскольку все невесты чувствуют накануне свадьбы то же самое.
— Но…
— Глань, я надеюсь, ты не обиделась, что вас с Маринкой не пригласили? Просто Пупсик был вне себя! Я рассказала ему, что ты уговаривала меня уйти. Если честно, он чуть не нанял киллера, я его еле отговорила.
— Ты рассказала ему… что?
— Ой, да ладно тебе! — Она пыталась придать своему тону оттенок легкомысленности, но я знала, что ей не по себе. — Давай не будем морализаторствовать. Пупсик — это мое будущее. Мне теперь не надо ни о чем волноваться!
— А мы — твое прошлое, да? — вырвалось у меня.
— Что-то я не слышу, тут такие помехи! — в два раза громче завопила Лена. — Ладно, Гланька, увидимся, когда я вернусь. Раз ты такая бука, привезу тебе засушенного морского ежа. А теперь мне пора.
— Постой! А кто же у тебя подружки невесты?
— Ну как кто? Лола и Анфиса, само собой. Пупсик купил им по цветастому платью Cavalli. Обе счастливы… Ладно, Глашка, он идет! Если узнает, что я тебе звонила, мне конец!
— Подожди, но как же ты собираешься общаться со мной в Москве, если Пупсик… — начала было я.
Но Len'a (crazy) уже бросила трубку.
И так грустно стало мне — не передать словами. С ногами забравшись на свой продавленный диван, я прихватила фотоальбом. Разглядывать улыбающиеся Ленкины физиономии для меня было подобно удару под дых. Вот мы на пляже, в Серебряном Бору. Ленка загорает топлес, но почему-то в безразмерных мужских боксерах с пчелками. Смутно припоминаю: она на спор сняла их с какого-то дремавшего в песке выпивохи, а потом долго носила как военный трофей.
А вот мы на Арбате — кажется, это мой самый первый арбатский год. На мне дурацкое старушачье пальто с лисьим воротником, на Ленке — потрепанный кожаный плащ и бандана в черепах. Распахнув рот навстречу мутному московскому небу, она ловит языком мерцающие снежинки. Счастливая и шальная.
А вот мы в каком-то кабаке. Набравшаяся черного рома Ленка пытается, перегнувшись через барную стойку, обняться с молоденьким барменом, тот испуганно отстраняется и прикидывает, что ему будет за посылание по известному адресу клиента, который оставил в заведении значительную сумму. Забегая вперед, могу сказать, что бармена того Len'a (crazy) все-таки соблазнила, влюбила в себя, потом бросила, а он еще много месяцев дежурил под ее окнами, вызывая вероломную сердцеедку на полуночный тет-а-тет. Она всегда получала, что хотела, наша Ленка.
Я захлопнула альбом и позвонила Марине:
