с табличкой, пусть бы хоть кнопку звонка надавил, а то у Прошина, руки не поднимаются. Нет, он смельчак, смельчак! Вон, Корзунов признался же, что боится. А Прошин пришел. Стоит под дверью, мнется. И за одно это его уже можно назвать героем. Или дураком. Как кому больше нравится.
Прошин насмелился наконец, нажал кнопку. В глубине квартиры мелодично прозвенел колокольчик. Писатель спрятал руки за спину, потом испугался, что это может выглядеть слишком вызывающе, заложил руки в карманы пальто, снова испугался, скрестил на груди, потом опустил. И тут щелкнул замок, и дверь открылась. В щели показался равнодушный старушечий глаз, горбатый нос, верхняя губа, покрытая жесткой щетиной и подбородок лопатой.
— Я… Эээ… к Ройстерману… А Эм. — сказал Прошин, глядя на старуху сверху вниз и ужасаясь ее малому росту — в ней было не более метра тридцати пяти.
— Вам назначено? — надменно осведомилась карлица.
— Эээ, да, — соврал Прошин и тотчас же струсил, с тоской подумав, что его тут же выведут на чистую воду.
Старуха сделала приглашающий жест рукой, причем писатель заметил, что рука невероятно худа и напоминает мощи. Прошин вошел, и за ним с тюремным лязгом захлопнулась дверь. Он оглянулся. Старуха исчезла из передней, оставив его одного. Он снял пальто, повесил на антикварного вида деревянную стойку с вешалкой, пригладил волосы, рассматривая себя в огромном черном зеркале в тяжелой раме. В зеркале отражался робкий человек лет тридцати пяти, высокого роста, худой, с усами и пробивающейся бородкой.
— Ну-с, молодой человек, проходите, — неизвестно откуда раздался мужской голос, и писатель вздрогнул.
Он потоптался нерешительно и двинулся в раскрытую дверь. Комната, в которой он очутился, пройдя по коридору, скорее всего, служила кабинетом. Тяжелые книжные шкафы совершенно скрывали стены, за стеклянными дверцами угадывались книги в кожаных переплетах с золотым тиснением; посередине кабинета стоял внушительных размеров письменный стол, освещаемый массивной настольной лампой с зеленым абажуром. Рядом возвышалось кожаное кресло с высокой спинкой. За столом сидел хозяин j`ahmer`, необычайно похожий на давешнюю старуху и насмешливо разглядывал посетителя. Несколько минут стояла тишина.
— Зачем же вы, сударь, обманули мою сестру? — спросил хозяин, щуря глаза под мохнатыми бровями. — Вам ведь вовсе не назначено?
— Я… Эээ… извините, — Прошин совсем смутился, не знал куда деться от стыда, и попятился было назад.
— Сядьте-ка, — повелительно сказал хозяин и Прошин послушно упал в кресло, сложив ладони на коленях и не смея коснуться спинки. — Соблаговолите кратко изложить цель своего визита.
Писатель начал что-то мямлить, мычать, пытаясь иносказательно передать свою мысль, опасаясь высказать ее прямо. Впоследствии он никак не мог вспомнить, что именно говорил, потому что под взглядом Ройстермана совершенно потерялся. Очнулся он только тогда, когда хозяин рассмеялся трескучим смехом.
— Что? Как? Купить таланту? Ну вы, сударь, рассмешили старика!
Отсмеявшись, Ройстерман сурово посмотрел на писателя и молвил зловещим голосом:
— Это вам Корзунов наговорил глупостей?
— А вы знаете Корзунова?
— Я и вас теперь знаю, — непонятно ответил старик. — Врун, болтун и хохотун. Кажется, так у Высоцкого? — и неожиданно сказал голосом Корзунова: — Не маши руками, не пугало, чай. У меня и адрес имеется. Сходи. Попытка не пытка.
«Елки-палки», — смятенно подумал про себя писатель и добавил крепкое словцо. — «Он еще и голосам подражать может».
— Могу, — согласился старик, и Прошин совсем съежился. В голове у него сделалась каша, и эту кашу кто-то интенсивно размешивал, не давая сосредоточиться. — Так, стало быть, насколько я понял из вашего путанного объяснения, вы пришли купить у меня таланту?
Прошин униженно кивнул.
— Что делается, — вздохнул старик и встал, подойдя к писателю вплотную. Прошин увидел, что он в длинном, до пят, халате, и что их лица находятся на одном уровне. — Что делается! Не вы ли говорили Корзунову, что талант не купишь?
— Откуда вы знаете? — слабея, прошептал Прошин.
— И правильно говорили! Какого черта? Ах да! Я понимаю. Надежда на чудо. Человеку свойственно надеяться. Даже тогда, когда надеяться уже совершенно не на что. Вы полагаете, что я могу творить чудеса?
— Полагаю — да! — неожиданно для себя выпалил Прошин.
— Хм! — старик смерил его глазами, постоял, покачиваясь, потом резко вернулся на свое место за столом. — И вы готовы платить?
— Ну… в разумных пределах.
— Сто тысяч! — объявил старик и вперил в писателя тяжелый взгляд.
— Долларов? — ахнул Прошин.
— Молодой человек! — старик надменно задрал нос. — Я знаю не только Корзунова, но и вас. Я уже имел случай сказать вам об этом. Сто тысяч долларов вам не одолеть. Рублей.
— А… Простите… Гарантия? Гарантию вы даете?
— Молодой человек! — старик укоризненно покачал головой. — Вы не в магазине, и покупаете не холодильник какой-нибудь. Я гарантий не даю. Более того, вы можете надеяться только на чудо! Поэтому подумайте прежде, чем платить. Крепко подумайте!
— Спасибо! — Прошин вскочил. — Спасибо! У меня столько сейчас нет, но я соберу, я соберу! Непременно! Обязательно! — выкрикивая, он jk`mkq и двигался в сторону передней.
— Я провожу вас, — сказала невесть откуда взявшаяся старуха, и у писателя мелькнула шальная мысль о том, что это сам старик, который надел парик с длинными седыми волосами, забранными в жидкую косицу, и сменил халат.
Он выпал из квартиры совершенно оглушенный, в невменяемом состоянии, вылетел из подъезда, страшно поскользнулся на льду, чудом не упал, безумными глазами обвел двор и побежал к выходу.
— Откуда ты его знаешь? — в сотый раз вопрошал Прошин, нависая над Корзуновым, который молитвенно складывал ладони и кроил мину воплощенной невинности.
— Поверь, старик, не знаю я его, — бубнил он, глядя на Прошина со страхом. — Чем хочешь поклянусь. Мамой поклянусь, женой, дочерьми…
— Не надо! — Прошин бегал по Корзуновской столовой, всплескивая руками. — Не надо клясться! Но он сказал, что тебя знает!
— Послушай, старик, ну мало ли кого он там знает! — Корзунов быстро схватил бутылку водки, плеснул себе в рюмку и залпом выпил, Прошин даже ахнуть не успел. — Я про него от Кабанова услыхал. Тот по пьяне мне слезно признавался, что собирается к этому Ройстерману сходить. Вот ей- богу! — Корзунов накладывал на себя размашистое крестное знамение. — А по трезвяне смотрел на меня коровьими глазами и открещивался обеими руками!
— А! — Прошин безнадежно махнул рукой, сел на стул, ссутулился.
— Сколько он запросил? — раскрыв рот, хрипло выдавил из себя Корзунов.
— Сто тысяч рублей.
— Всего-то? — Корзунов хохотнул, покачал головой.
— Всего-то? — Прошин вскочил, снова забегал. — У меня и половины нет!
— Я тебе займу. Нет, не все, но двадцатку займу. Насобираешь с миру по нитке.
Пррошин сел, уставился на приятеля.
— Ты рехнулся? С чего ты решил, что я буду платить? Это ж надувательство одно!
— Не рехнулся я! — Корзунов приблизил лицо, зашептал, оглядываясь на кухонную дверь. — Надувательство, как же! Кузьмин вон — купил таланту себе. Знаешь ведь, как он живет…
