V. Хасмонеи навязывают иудаизм своим соседям
Даже если и есть определенные указания, свидетельствующие о присоединении иноплеменников к иудаизму еще до глобальных потрясений, связанных с войнами Александра, драматические перемены, вызвавшие бурное распространение еврейской религии, коренятся в ее встрече с эллинизмом. Примерно тогда же, когда греческое сознание постепенно освобождалось от узких рамок идентичности, естественных для древних полисов (городов-государств), изоляционистский иудаизм Эзры сбрасывал с себя «кожуру» прежних «эксклюзивных» границ.
Образование нового обширного культурного пространства, охватывавшего все Восточное Средиземноморье, и связанная с ним ломка племенных и религиозных перегородок совершили настоящую революцию в Древнем мире. Хотя культурные нововведения оказали относительно небольшое влияние на деревенское население, перед местной аристократией (в старых городах и новых полисах) открылись доселе неведомые горизонты в таких сферах, как коммуникации, религиозные верования и технологии власти. Эллинизм причудливо смешался с местными традициями, и их симбиоз отражался в самых различных областях человеческой активности, — от архитектуры и способов погребения до языка — буквально открывая новую культурную эру. Плавильные котлы, образовавшиеся в таких центрах, как Александрия и Антиохия, активно воздействовали на окрестные территории. В конечном счете их влиянию подверглась и Иудея.
Иудаизм, уже находившийся в стадии медленного разрастания, позаимствовал немало новшеств у эллинистических пришельцев. В Иерусалиме стали насаждаться разнообразные культурные элементы, духовные и материальные, — от риторико-философских идей, прибывших прямиком из Афин, до ручек на амфорах для вина, изобретенных на Родосе. Даже Иерусалим стал до некоторой степени чем-то вроде космополитического полиса, однако гораздо сильнее восприняли греческие веяния приморские города Иудеи. Аристократия, земельная и религиозная, эллинизировалась и взяла себе престижные греческие имена. Реконструированный (позднее) Иродом Иерусалимский храм приобрел ярко выраженные греческие архитектонические черты. Даже церемония пасхального седера, играющая центральную роль в иудаизме, была оформлена спустя многие годы, уже после разрушения Храма, как «симпозиум», то есть греческий пир[263].
В профессиональной национальной историографии, а еще более того — в народно-педагогической традиции, иудаизм жестко противопоставлялся греческой культуре, а эллинизация городских элит изображается как низкая измена национальному характеру «еврейского народа». Ханука, религиозное торжество языческого происхождения, была превращена в чисто национальный праздник. Изгнание (и истребление) эллинизированных иерусалимских священников стало символом новообразованного «национального» государства, успешно возродившего величие древнего царства Давида. Однако реальные исторические данные нахально восстают против «национализированной» интерпретации прошлого и рисуют совершенно иную картину.
Восстание против «нечестивых» религиозных практик было реальным, а глубокая ненависть Маккавеев и их приверженцев к язычеству имела историческое значение. Можно также с осторожностью предположить, что оставившая Иерусалим полная религиозной веры семья священника Маттитьягу была чисто еврейской — об этом свидетельствуют имена его сыновей. Однако государство Хасмонеев, созданное после успешного религиозного восстания, было ничуть не более национальным, чем царство Иосии пятью столетиями ранее. Политическое образование, в котором деревенские жители говорят на ином языке, нежели городские, и обе эти группы населения не имеют общего языка с представителями административного аппарата, никоим образом не является национальным. Во II веке до н. э. в деревнях все еще были распространены различные диалекты иврита или арамейского языка, большинство торговцев общались между собой на греческом, а политические и интеллектуальные элиты в Иерусалиме разговаривали и писали в основном на арамейском[264]. Не существовало единого светского культурного пространства, общего для различных групп подданных и государственной власти, и ни один правитель не был настолько «национальным», чтобы хотя бы стремиться создать такую культуру. С другой стороны, уже существовал определенный общий для политических, культурных и экономических элит религиозный знаменатель, доказавший свою значимость в Древнем мире в неизмеримо большей степени, чем фантастический «национализм», делегированный в прошлое дипломированными историками.
Если реальность монотеизма в Иудейском царстве в период, предшествовавший его гибели в VI веке до н. э., представляется спорной, нет никакого сомнения в том, что государство Хасмонеев было первой настоящей иудейской монотеистической монархией, оставаясь при этом типичным эллинистическим образованием. Здесь нет никакого противоречия. Более того, специфический иудейский характер Хасмонейского царства может быть понят лишь в контексте поглощавшего его эллинизма. Разумеется, это государство еще не знало талмудических заповедей, позднее составивших ядро раввинистического иудаизма. Однако властная основа Хасмонейского режима, несомненно, контролировалась жестким монотеизмом, что и наделяло ее культурным своеобразием.
Национальные историки пытались по возможности затушевать тот «неприглядный» факт, что после того, как семейство священника Матитьягу изгнало из Иерусалима эллинизированных евреев и возродило «истинную» традицию, его внук, ставший первым настоящим династическим правителем, присоединил к своему еврейскому имени «Йоханан» типичное греческое имя «Гиркан» (164-104 ДО н. э.). Правнука мятежного священника звали Иехуда Аристобул (140-103 до н. э.), а его праправнука - Александр Яннай (103-76 до н. э.). Адаптация греческой культуры не только не затормозилась, но, наоборот, ускорилась и победоносно завершилась с воцарением Хасмонейской династии. В эпоху Аристобула первосвященник, хотя и не происходивший из «дома Давида», превратился в эллинистического царя, а еще раньше новые правители начали чеканить монеты — точь-в-точь как цари соседних государств. На этих монетах еврейские надписи соседствовали с греческими, украшенными эллинистическими символами — небесным колесом, звездами и растениями (вместе с тем следует отметить, на них не было человеческих профилей и изображений животных). Поскольку национальных государств в то время не существовало, армия состояла из наемных солдат, а не из принудительно мобилизованных крестьян [265]. Эллинизация Иудейского царства достигла своего апогея с воцарением Александры-Саломеи. Коронация женщины стала настоящей тендерной революцией, кардинальным преобразованием иудейской государственности, вызванным, естественно, отнюдь не древними библейскими предписаниями.
Как это ни странно (и парадоксально) звучит, восстание Маккавеев искоренило в Иудее не эллинизм, а «лишь» его языческую составляющую. В то время никто (в том числе и повстанцы) не имел настоящего представления о границах «аутентичной» еврейской культуры, не было и адекватных интеллектуальных инструментов, позволяющих на системном уровне противопоставить еврейскую культуру эллинистической. Историческое описание, предполагающее что-то подобное, представляет собой ретроспективную фантазию, навеянную типичными национальными эмоциями современной эпохи, однако не имеющую смысла в Древнем мире. Необходимо понять, что Хасмонеи и созданный ими аппарат власти были жесточайшими «монотеистами» и в то же время типичнейшими «эллинистами». Чрезвычайно символическим является тот факт, что в ходе археологических раскопок объектов Хасмонейского периода обнаруживаются скромные «миквы» — бассейны для ритуальных омовений, бок о бок с роскошными и просторными банями. Интриги и соперничество при дворах властителей Иудеи весьма напоминали происходившее у их эллинистических соседей; это же относится и к системе иудейских династических связей. Поскольку в рамках данной книги невозможно дать подробное описание государства Хасмонеев и интереснейшего дуалистического характера его развития, мы ограничимся рассмотрением одного из существенных аспектов еврейско-эллинистических отношений, а именно аспекта, благодаря которому Хасмонейская эпоха стала важным этапом в истории распространения иудаизма по всему Древнему миру.
Возможно, впервые в истории мы становимся свидетелями того, как монотеистическая религия сливается с политической властью — верховным правителем стал первосвященник. Так же как большинство властных вариантов веры в единого Бога, которые в будущем станут политической силой, теократический режим Хасмонеев прибегал к насилию не только ради территориальных приобретений, но и для того, чтобы
