Равнодушно и спокойноДама на него взглянула:«Уходи, раздай все деньги,Отрекись навек от Бога,И вернись с одною мысльюОбо мне. Я все сказала».Он ушел и, обернувшись,Улыбнулся ей: «И только?»На другой же день он входит,Бледный, без креста на шее,В порыжелой гимнастерке,Но веселый и счастливый.Тихо в небе догоралиЖелтые лучи заката,И задумавшись как будтоДама вновь проговорила:«Уходи, и если можешь,Обо мне забудь!» Не сразуВстал он, не сказал ни словаИ ушел не попрощавшись.Мир широкий. Все найдешь в нем,Но не все ль и потеряешь?Только шесть недель промчалось,Ночью кто-то в дверь стучится.«Отвори!» И тихо входитТот же человек. Но страшноИзменился он. МорщиныЧерный лоб избороздили.Шепчет дама: «НеужелиТы забыл? Ты изменил мне?»Но он ей не отвечает,Глаз не поднимает темных.Утро брезжит… В пышной спальнеЖенщина ломает руки.«Денег мне не надо. В БогаВерь или не верь — пустое!Но люби меня!» КоснулсяОн холодными губамиГуб ее, и вновь покорноТемный, спящий дом оставил.Год прошел, второй проходит,Никого она не видит,Никогда не спит… Ни слухов,Ни звонка, ни телеграммы.Только ветер бьется в окна,Только птицы пролетают,Только долгая сиренаЗавывает в ночь сырую.ЛубокЕсть на свете тяжелые грешники,Но не все они будут в аду.Это было в московской губернии,В девятьсот двадцать первом году.Комиссаром был Павел Синельников,Из рабочих или моряков.К стенке сотнями ставил. С крестьянамиБыл, как зверь, молчалив и суров.Раз пришла в канцелярию женщинаС изможденным, восточным лицомИ с глазами огромными, темными.Был давно уже кончен прием.Комиссар был склонен над бумагами.«Что вам надо, гражданка?» Но вдругЗамолчал. И лицо его бледноеОтразило восторг и испуг.