– Бывает, – согласился Громов невозмутимо. Казалось, он всецело поглощен созерцанием очередной доски, словно его прищуренный взгляд мог придать ей требуемую прямизну.
Жалеет, понял Саня. Отводит глаза как от убогого какого-то. Нахмурив брови, он звонко сказал:
– Не надо обращаться со мной как... как с больным! Или с неразумным дитям... дитем!..
– Да? – вежливо осведомился Громов. Оторвавшись наконец от изучения наспех отесанной доски, он сунул ее Сане со словами: – Держи! Пилить нужно по красной метке. Не перепутай. Черная линия с позапрошлого года осталась, когда я полы настилал.
Он вел себя так буднично, что Саня устыдился своей запальчивости, прикусил язык и замкнулся, полностью сосредоточившись на работе. Вжик, вжик, вжик. Горячий запах опилок щекотал ноздри. Очень скоро Саня забыл, для чего предназначается этот проклятый ящик. Пилил доски. Подгонял их. Яростно заколачивал гвозди. Механические движения породили в нем отрешенность. Саня понятия не имел, как долго находился в этом трансе. Просто внезапно обнаружил, что краешек солнца обреченно выглядывает из-за горизонта, готовясь укрыться там от сгущающейся темноты. Саня хрипло сказал:
– Надо же, успели!
– Должны были, вот и успели, – отозвался Громов, распрямляя затекшую спину. – Устал?
– Нет. Волдыри только...
– Ничего, – утешил его Громов и вдруг запнулся. Едва не вырвавшаяся поговорка «до свадьбы заживет» неловко зависла в сумерках, вынуждая обоих смотреть в разные стороны, чтобы ненароком не прочитать то, что было написано на лицах. Громов разглядывал созданный им гроб и помахивал топориком с таким видом, словно собирался разнести его в щепки. Саня косился на массивный револьвер, покоящийся на краю верстака. Его отполированная рукоять так и просилась в правую ладонь. Облизав пересохшие губы, Саня спросил таким беззаботным тоном, словно имел в виду обычную прогулку:
– Теперь можно идти, да?
Прежде чем ответить, Громов запрокинул лицо к небу:
– Минут через сорок, не раньше. Если...
– Что «если»? – В Санином голосе зазвенели слезы. – Я не позволю вам пойти на попятный. Я... я вас заставлю!
– Ты? Меня? Заставишь? – Каждое слово звучало веско и мерно, как удары, которыми только что загонялись гвозди.
– Да! Я! Вас!
Саню колотило. Колотило так сильно, что зубы предательски клацнули в конце тирады. Он дрожал и смотрел на Громова с такой ненавистью, как будто видел перед собой убийцу Ксюхи. Костяшки на его сжатых кулаках побелели. Он казался себе слабым щенком, вставшим на пути сильного и жестокого пса, но отступать не собирался.
И тогда краешки губ светлоглазого мужчины поползли вверх, сложившись в грустную улыбку.
– Ладно, – произнес он медленно. – Убедил. Выходим через сорок минут, без всяких «если». А пока помогай убирать, гражданин начальник.
Поражаясь своей мягкотелости, Саня не удержался от ответной улыбки.
«На дорожку» присели прямо на крышку гроба. Он не радовал взоры создателей изяществом линий, но гробы – они не для того, чтобы кого-то радовать.
Вышли через калитку к ставку, чтобы сполоснуть водой натруженные руки и разгоряченные лица. Оставленные ими круги на водной глади еще только неспешно расплывались, исчезая в темноте, а они уже шагали дальше: Громов – впереди, Саня – следом. Оба – в стареньких свитерах забытой домашней вязки, оба – молчаливые и сосредоточенные. Их ноги поднимались и опускались на тропу так синхронно, что казались принадлежащими одному единому организму. Только разные это были люди, очень разные. Поэтому Громов нес на плече трофейный карабин, укутанный в тряпку, а Саня шагал налегке.
Высокая трава вкрадчиво шипела, покоряясь рассекающей ее силе. Провожая идущих, вдоль берега звучал неутомимый лягушачий хор – самая древняя на свете оратория, наполненная тоской и безысходностью. Ночь дышала в лица спутникам едва уловимым холодком, подмигивая двумя первыми звездочками. Они походили на ее сверкающие глаза, выглядывавшие из мрака. Ночи нравилось то, что задумали эти двое. Она смотрела и ждала.
Саня едва не наткнулся на Громова, когда тот неожиданно остановился и присел за бетонными плитами. Тропинка огибала их и убегала дальше, к воротам. Никто из старожилов поселка не помнил, когда и кем была воздвигнута эта баррикада, останавливающая заезжих автомобилистов, ищущих путь к ставку. Чужим приходилось сдавать назад, разворачиваться и неохотно катить дальше. Свои запросто въезжали в поселок. Но сейчас ворота, открытые прежде для всех, угрюмо замкнулись в себе, скованные обрывками цепи.
Громов хмыкнул. Невесть откуда взявшиеся привратники оказались настырными. Они не убрались восвояси, как им было велено, а восстановили свой железный занавес и приговорили к смерти того, кто не желал подчиняться их новому порядку. Они считали себя вправе казнить и миловать. Но настоящий палач уже явился из мрака и выискивал их взглядом. И его руки неспешно распеленывали черный карабин.
Площадка перед сторожевым постом просматривалась из укрытия не очень хорошо – мешали ограда и кусты, превращенные ночью в непроницаемые заросли. Но вчерашний «Мерседес» определенно отсутствовал, замененный машиной поменьше и попроще. Дверь в сторожку была закрыта, свет внутри не горел. Зато на крылечке сидели две темные фигуры, выдававшие себя красными сигаретными точками. До них было метров двадцать, но кое-что из их приглушенного бубнежа удалось разобрать. В скором времени темные личности собирались куда-то ехать по своим темным делам.
– Они? – прошептал Саня за спиной Громова. – Эти двое, да?
Громов, не обернувшись, протянул руку назад, нашарил в пустоте Санино плечо и притянул паренька к себе.
– Кто-нибудь из них, – почти беззвучно произнес он в подставленное ухо. – Или точно такие же. Так что невинная кровь не прольется, не переживай.
Громов все еще держал руку на Санином плече. Высвобождаясь, тот прошипел, как обозленный котенок:
– Плевать мне на них! Лишь бы того, кто стрелял, не упустить!
Громов ничего не ответил на это. Лишь бы... Если бы... В природе не существует сослагательных наклонений. Как только тени охранников скрылись в доме, он приказал шепотом:
– Мышкой – к воротам!
– Почему это мышкой? – обидчиво засопел Саня.
– Не слоном же! – Громов невольно усмехнулся. – Притаись, улучи момент и разверни висячий замок на себя.
– А потом?
– А потом жди. Протянется рука – хватай ее и держи мертвой хваткой. Хоть зубами. Из-за ворот тебя не достанут. Только не высовывайся.
Дождавшись, пока Саня перебежками доберется до места засады, Громов и сам совершил короткий бросок, перемахнув через покосившуюся ограду. Теперь он притаился на площадке за ржавым баком. Прямо за его спиной находился тот самый злополучный участок, где он недавно столкнулся с черной зверюгой, набросившейся на маленькую девочку. С этого все началось. А чем закончится?
Приглушенно переговариваясь, охранники вышли из домика и, разойдясь по сторонам, прогулялись по неосвещенной площадке, озираясь вокруг. Очевидно, они выискивали нежелательных свидетелей.
– Все тихо, – донеслось до Громова.
– Тогда поехали.
Обе фигуры сошлись у темной глыбы иномарки, открыли дверцы, подняли крышку багажника. Потом они вернулись в сторожку, оставив дверь нараспашку. Вскоре к запахам зелени и остывающей земли примешался тошнотворный запашок, уловленный сузившимися ноздрями Громова. На него ощутимо повеяло смертью.
На этот раз охранники выбирались из своего логова не одни – они тащили за руки и за ноги чье-то мертвое тело, волочащееся задом по земле. По черной майке и дынеобразной голове трупа Громов опознал
