Потом случился еще один забавный эпизод.
Время от времени, когда на работе не было аврала, начальство устраивало День здоровья, и отдел выезжал за город – если зимой, то на лыжах, в Кавголово или Юкки, если летом – на берег залива, в Сестрорецк или Солнечное...
А той осенью поехали в Заходское за грибами.
Народ разбрелся по сторонам, кто-то и вправду собирал грибы, кто-то выпивал, кто-то травил анекдоты. Сергей Баруздин, не интересовавшийся ни грибами, ни выпивкой, прилег на поросшем травой холмике и задремал, накрыв лицо яркой оранжевой кепкой.
Леночка Цветкова, которая усердно и безрезультатно искала грибы, набрела на этот холмик и, увидев издали в траве оранжевую кепку Сергея, радостно закричала:
– Подосиновик! Да какой большой!
Ангелина Евгеньевна, как всегда, оказавшаяся поблизости, охладила ее восторг:
– Это не подосиновик. Это груздь.
С этого момента Сережина судьба была определена раз и навсегда: он приобрел кличку Груздь, и никто в институте его иначе не называл...
– Груздь! – воскликнула Надежда радостно. – Наверняка это его пароль!
Она набрала это слово на клавиатуре, и – о радость! – компьютер принял пароль и открыл недоступный файл.
Прежде чем приступить к чтению, Надежда подняла голову и прислушалась. Снизу по-прежнему доносился шум пылесоса, но он стал немного тише – должно быть, Марианна Васильевна закончила пылесосить прихожую и холл и перебазировалась в более удаленные помещения первого этажа.
Успокоившись на этот счет, Надежда склонилась над экраном и начала просматривать открытый файл.
В этом файле, как ни странно, были сохранены письма. Как поняла Надежда, прочитав два первых письма, это была электронная переписка Сергея с его дочерью. С той самой Леной, которая вчера приехала в имение.
Видимо, Сергей дорожил этой перепиской и сохранял все письма в отдельном файле, предварительно удаляя их из почтовой программы, чтобы они не попались на глаза жене.
С первого взгляда письма показались Надежде немного странными: Сергей писал дочери так, как разговаривают с маленькими детьми. Впрочем, этому могло быть самое простое объяснение – он мало общался с детьми и не умел найти правильную интонацию. Ей нередко встречались старые холостяки, которые пытались разговаривать с пятнадцатилетними подростками так, как будто тем пять-шесть лет.
«Здравствуй, моя доченька, – писал Сергей. – Как ты живешь? Получила ли ты мои посылки? Понравилось ли тебе платье? Не ссоришься со своей мамой? Твоя мама хорошая, а если она иногда сердится на меня, ты на нее не обижайся. Она тебя любит, и я тебя тоже люблю. Твой папа».
Впрочем, ответные письма Лены вполне соответствовали той же интонации. Казалось, что их написал действительно ребенок – простые предложения, примитивная детская логика.
«Здравствуй папа, – писала Лена почти без знаков препинания. – Когда ты приедешь? Мама хорошая. Она меня любит но сердится когда говорю про тебя. Ты тоже хороший ты меня любишь. Ты прислал красивое платье. Только мама рассердилась и отдала его соседке. Я плакала. А когда ты прислал мне красивую кофточку она ее порвала. Пришли мне еще такую кофточку. А лучше приезжай сам. Ты мне только пишешь что приедешь а сам все не приезжаешь. А еще я просила чтобы мама пустила меня к тебе в гости но она очень сердилась. Так что лучше ты приезжай сам. Твоя дочь Лена».
«Здравствуй, доченька! – писал в ответ Сергей. – Я очень хочу к тебе приехать, только боюсь, что твоя мама будет сердиться. Я послал тебе еще разных вещей. А про то, что ты хочешь сама приехать ко мне, боюсь, это не получится... Но я поговорю с твоей мамой, возможно, она разрешит нам увидеться...»
«Странно, – подумала Надежда, – может быть, это очень давние письма? Может быть, Лена тогда действительно была совсем маленькой?»
Но некоторые письма были датированы прошлым и позапрошлым годом. Значит, ей тогда было никак не меньше двадцати лет... Странно! Очень странно!
Шум пылесоса в нижнем этаже затих. Надежда насторожилась. Нужно заканчивать и выключать компьютер, пока Марианна Васильевна не застала ее на месте преступления. На этот раз ей будет очень трудно оправдаться – ведь кабинет был тщательно заперт...
Однако прежде чем выключить компьютер, Надежда все же торопливо просмотрела файл до конца.
В конце, после писем, были размещены фотографии.
На первых фотографиях была девочка лет трех-четырех. Маленькая, с растерянным круглым личиком, белесыми ресницами и круглыми удивленными глазами, она смотрела в объектив с доверчивым ожиданием, как будто верила, что из него сейчас вылетит птичка.
Пожалуй, если представить это лицо через двадцать лет, оно может быть похоже на приехавшую накануне девушку.
Те же бесцветные глаза, светлые волосы, те же белесые ресницы...
«Что со мной! – думала Надежда. – Я стала чересчур подозрительной! Это уже переходит всякие границы! Девушка только что потеряла обоих родителей, а я подозреваю ее черт знает в чем!»
«Однако, – отвечал ей внутренний голос, тот самый, который то и дело подзуживал Надежду Николаевну на всевозможные авантюры, – однако эта девушка, которая представилась Леной Баруздиной, на самом деле брюнетка... ты же видела черные корни ее волос!..»
«Ну и что, – возражала Надежда своему внутреннему оппоненту, – волосы очень часто темнеют с возрастом! Тем более что с тех пор, как сделана эта фотография, прошло лет восемнадцать!»
Она пролистала детские фотографии Лены и дошла до следующих, на которых она была изображена подростком.
Однако здесь было сложно что-то сказать – эти фотографии были гораздо мельче, Лена была здесь не одна, а со своей матерью. Она как-то испуганно жалась к матери, двумя руками держалась за ее локоть, словно искала у нее защиты.
Надежда вспомнила первую жену Сергея Ольгу. Худенькая была, светленькая, чуть угловатая, с вечно испуганными глазами. Надежда мало ее знала, видела всего раза три. Сергей представил ей жену на каком-то спектакле, где они столкнулись в фойе. Билеты тогда распространяли на работе, так что везде и всюду можно было встретить сослуживцев – в кино, в театре, на выставке, на детском празднике.
Ольга тогда Надежде понравилась, возможно, она перенесла на нее свое хорошее отношение к Сергею. Они перекинулись несколькими словами, пока Сергей ходил за мороженым. Надежда сочла жену Сергея довольно симпатичной, удивилась только, отчего та даже в театре совсем ненакрашенная, и улыбка у нее была странная – губы улыбаются, а в глазах печаль.
На этих фотографиях Ольгу можно было узнать, только теперь ее молодость ушла, неяркая раньше красота совсем поблекла, и во всем ее облике проступили бесконечная усталость и безнадежность человека, ведущего непрерывную войну с жестоким и непобедимым противником – с жизнью.
Еще раз внимательно приглядевшись к фотографиям, Надежда подумала, что девочка на них кажется совершенным ребенком, несмотря на высокий рост и телосложение почти взрослой девушки. И одета она была как-то по-детски, и причесана старомодно. Как нынче подростки одеваются? Штаны какие-нибудь немыслимые, юбочки коротенькие, свитерок яркий... Про прическу лучше не говорить: что эти девчонки на голове устраивают – это уму непостижимо! Волосы в разные цвета красят, множество косичек заплетают, налысо бреются... Это они так самоутверждаются, со временем все проходит.
А тут сидит рядом с мамой такая скромная пайдевочка, платьице в клеточку или комбинезончик джинсовый, на кармане зайчик вышит... На голове – конский хвостик жиденький...
И волосы у нее были по-прежнему светлыми.
Надежда хотела взглянуть на следующую фотографию, но тут она услышала, как скрипнула ступенька лестницы под чьими-то тяжелыми шагами. Она поспешно закрыла файл, выключила компьютер и выскользнула из кабинета.
Едва она успела закрыть за собой дверь, как в коридоре появилась Марианна Васильевна с пылесосом.
Домоправительница подозрительно взглянула на Надежду и хотела ей что-то сказать, но Надежда
