«Он блуждал-блуждал. В лоне девы той чистый он».
«Он был в преисподней, ныне улетел в селение внутрь лона, кружит там вблизи юной девушки…»[156]
Майя считали, что человеческое существо — суть «ансамбль» трех сущностей: тела, тени-двойника человека и духа-дыхания, который и есть собственно его душа. Двойник остается при захоронении: он — хранитель памяти об умершем. Одновременно он пребывает в преисподней, являясь как бы выкупом за возвращение на землю высшей части человека, его души. Последняя же входит в лоно девушки подобно падающей звезде: возможно, известное внимание майя к астрономии было вызвано их астрологическими представлениями, ведь судьба ребенка зависела от того, чей дух войдет в него, а это связывалось с расположением звезд и периодами метеоритных потоков, достаточно частых в этих широтах.
Что касается представлений о «составе» человека, то, хотя в Египте мы и имеем более сложную схему, по сути своей она напоминает майянскую: тело, двойник «ка», изображения которого столь часты в египетских захоронениях,[157] и душа «ба», улетающая к богам. Все остальное — «имя», «дух», «тень» и т. д. — есть вариации на тему этих трех сущностей.
Говоря об античности, мы привычно рассуждаем о душе и теле, которые начали противопоставлять друг другу орфики и пифагорейцы. Однако при этом забывается, что в греческой медицине и философии (особенно в стоической школе и у последователей Платона) постоянно поднимался вопрос о «тонком теле» человека, которое вполне можно соотнести с «двойником» майя и египтян.
Смерть воспринималась майя, египтянами и греками как великое таинство. Убежденность в том, что за ней вовсе не следует прекращение жизни, была столь велика, что многие индейцы-майя, по словам испанских авторов, с легкостью кончали жизнь самоубийством, полагая, что так они избавляются не от самой жизни, а лишь от тягот, которые приходится переносить в данный момент. К таинству смерти готовились во время религиозных ритуалов, следы которых до нас дошли в виде кратких и туманных сообщений о египетских мистериях Осириса и Исиды и о греческом Элевсине. Плутарх, который был в эти мистерии посвящен, как-то сказал следующее:
«Во время претерпевания смерти душа испытывает ощущения, близкие к тем, которые выпадают на долю великих посвященных. Он видит блуждающие звезды, утомительно вращающиеся по кругу, несколько узеньких темных тропинок, которые ведут в никуда. Все это происходит непосредственно перед кончиной; но он видит и другие ужасные вещи… Но затем тебе приходится встретить некий великолепный свет, услышать некие прекраснейшие звуки, увидеть чудесные танцы, внимать божественным словам…»
Душа, выходя из тела, очищается, и это очищение не может быть безболезненным. Египтяне использовали для изображения данного процесса рассказ о суде в преисподней, во время которого умерший должен был правильно исполнить все ритуалы, ответить на все вопросы, чтобы не оказаться пожранным ужасным чудищем — помесью крокодила и лягушки.
Очищения требовало и тело: сложный процесс мумификации является не чем иным, как избавлением от разлагающихся, то есть тленных, его частей.
Майя также говорили о смерти как о падении в преисподнюю. Там дух умершего совершал непростой путь между горами, норовящими рухнуть на него, ускользал из пасти крокодила, был вынужден терпеть ледяной ветер. После того как все эти испытания оказывались позади, предстоял процесс очищения. Индейцы изображали его весьма натуралистически. Внутренности умершего промывались при помощи особой щелочной клизмы. Затем с костей сдиралось мясо, как будто бы мясо — «карма», накопленная в этой жизни. Оставшийся скелет еще каким-то странным образом уменьшался, пока не превращался в чистый[158] зародыш, способный в момент зачатия уместиться в лоне девушки.
О тяготах момента смерти говорили и орфики. Вот что написано в одной из «золотых табличек», которые вкладывались в могилы членов орфических общин:
«Когда придет тебе черед умереть, ты пойдешь в искусно созданный дом Аида. Справа от тебя будет источник, рядом с которым растет белый кипарис. Здесь становятся хладными души тех, кто опускается в преисподнюю. Ты же к нему даже не подходи. Дальше ты обнаружишь поток, текущий из озера Мнемосины. Перед ним стоят стражи, которые спросят тебя с недоверием: „Что ты ищешь во мраке Аида- Губителя?“ Ответь им: „Я — сын Земли и звездного Неба, я иссох от жажды и умираю. Дайте мне быстрее холодной воды из озера Мнемосины!“ И они сжалятся над тобой, внемля указу Преисподнего Царя, и дадут тебе пить из озера Мнемосины. И ты пойдешь по многолюдной священной дороге, по которой шествуют другие славные вакханты и посвященные…»
Что орфики понимали под «многолюдной священной дорогой»? Очевидно, то же самое, что и майя: Млечный Путь. Именно там, на небесах, совершается последний акт очищения: превращение в плод, который ниспадет в женское лоно. Именно Млечный Путь является и своего рода «змием мытарств», о котором помнили еще русские монахи и иконописцы XVII столетия, и величайшим божеством, Великим Змеем майя, так как именно от него зависело возрождение душ.
Что было дальше? Метеоритный дождь, кажущийся с земли роем падающих ради нового рождения звезд-зародышей.
Удивительно созвучны с этим верованием майя следующие слова Платона из X книги «Государства», в которой он описывает загробное существование души и ее путь к новому рождению в теле:
«Когда они [души, готовящиеся к возвращению в тела] легли спать, то в самую полночь раздался гром и разразилось землетрясение. Внезапно их понесло оттуда вверх в разные стороны, к местам, где суждено им было родиться, и они рассыпались по небу, как звезды…»
Как расценить подобное совпадение образов? Опять — «типологическое сходство»? Право, это уже скучно, господа!
Несомненно, что в подготовку к правильному новому рождению, происходившую во время действ, называемых нами сейчас «средиземноморскими мистериями», входила и система особых психофизических упражнений. Быть может, нижеследующее сообщение Помпония Мелы об атлантиях, племени, живущем близ Атласа, является воспоминанием о настоящем знании, которым обладали атланты (а не «атлантии» Мелы):
«У атлантиев отдельные люди не носят имен, они не едят мяса, и, в отличие от всех других смертных, им не дано видеть снов…»
Почему же «не дано»! Отсутствие снов, как мы знаем, правда из других традиций, индийских, является одним из признаков опытности человека во внутреннем делании, его способности управлять своим сознанием. Отсутствие имен — знание о том, что для той души, которая после смерти шествует по Млечному Пути, любое имя условно. Воздержание от мяса — признак аскезы, необходимой для достижения власти над собой.
Ясно, что «атлантии» Мелы не могли научиться всему этому у индийских мудрецов. Источник знания (если, повторюсь, «атлантии» — не миф, за которым стоит смутное воспоминание о подлинных атлантах) — жреческие круги древнего острова Посейдона, забытого европейцами.
