кривился рот… Ничего этого в Идене Хартфилде не было.
– Понимаю, – кивнул Стив. – Вам же надо устроиться, прежде чем вы начнете работать. Подыскать жилье, например…
– Жилье? Ханна может перевести на себя документы на аренду моего дома! – воскликнула Джина. – Как мы сразу об этом не подумали? Я туда возвращаться не собираюсь, – сказала она и со счастливой улыбкой прижалась к Стиву. Он ласково обнял ее, но быстро отошел.
Она ему небезразлична, лихорадочно думала Ханна, но достаточно ли этого?.. Да, эта пара оказалась в чертовски сложной ситуации, но Ханна готова была поклясться, что серьезности своего положения ни Стив, ни Джина не сознавали. Что дальше? Развод с Салли? Дележ имущества? Опека над собственными детьми? А что будет с будущим его ребенком?
– Сегодня мы говорили с Иденом, – сообщил Стив. – Он звонил. Вот откуда мне известно о вашей работе, Ханна. Поздравляю! Новый ожоговый центр – это действительно успех. Наверное, в Лондоне вы получили блестящие рекомендации.
– А ты как думал! – с гордостью вмешалась Джина. Имя Идена Хартфилда снова выскользнуло из разговора.
Братья, наверное, «славно» побеседовали. Наверняка Иден говорил о Салли, наверняка не скрывал своего гнева, но Стив не упомянул об этом. Более того, он просто отодвинул от себя неприятную тему, притворился, что свободен как ветер. К Джине тоже относился беспечно, даже не хотел, чтобы она искала себе работу. Небось уверен, что девчонка побежит за ним на край света.
По ходу «семейного» вечера это впечатление усиливалось. «Молодые» вели себя как дети. Стив увлеченно готовил десерт из свежих фруктов, Джина возилась с соусом и закусками. С кухни доносились их смех, шепот, воркование. Несмотря на радость от долгожданной встречи с сестрой, Ханне было неуютно. Она сидела на диване, покрытом шелковой расписной накидкой, и рассеянно листала журнал.
– …Еще лимон!
– Еще?!
– И добавь имбиря.
– Ну уж нет.
– Хорошо, тогда паприки.
– Я вижу, этому салату конец…
Их добродушные препирательства, шутки еще больше угнетали Ханну.
Ужин подали, постелив салфетку прямо на полу.
– Домашний пикник, – заявила Джина. Надо было отдать парочке любовников должное – готовили они неплохо, много зелени, фруктов.
– Как тебе эта лежанка? – лукаво поинтересовалась Джина.
– Десятку отдали, – не замедлил доложить Стив.
– А эти акварели? – дурачилась Джина, указывая на развешанные по стенам аляповатые картинки.
– Доллар за штуку на церковном базаре.
– Знаешь, гулять по блошиному рынку – такое удовольствие! – Джина чуть не облизнулась. – Нам это нравится в сто раз больше, чем тратить деньги на серьезные вещи.
– Да мы их и не тратим. Барахло связывает человека, – проворчал Стив.
– Но когда-нибудь – когда устроимся – мы начнем обживаться и обставляться всерьез! – сияя заявила Джина.
От этих слов Стив неожиданно вздрогнул, напрягся, потом резко вскочил и нарочито громко сказал:
– Я все еще голоден как волк. Где мороженое?
И вышел из комнаты.
– Доктор Рэйт присоединится к нам через полчаса, – произнес Иден Хартфилд, закрывая дверь своего кабинета и будто отгораживаясь от внешнего мира.
– Через полчаса? Но я думала…
Ханна и не пыталась скрыть досаду. Только необходимость встретиться с директором ожогового центра заставила ее прийти сегодня в офис доктора Хартфилда.
– Вы же отлично знаете, доктор Ломбард, что у нас с вами есть для обсуждения тема, которая не интересует доктора Рэйта, – мягко заметил Иден Хартфилд. – В связи с этим позвольте называть вас Ханна.
– Пожалуйста, – отозвалась она.
Ханна уже пять дней как вернулась из Куинслэнда, и все это время она откладывала звонок Хартфилду. Впрочем, встреча была неизбежна. Он прав. Она обязана рассказать ему о поездке, причем рассказать наедине.
С чего же начать? Ханна видела, что Хартфилд с нетерпением ждет. Он даже поторопил ее коротким вопросительным «Итак?»
– Что вы хотите сказать? – с трудом выдавила она.
– Вы убедили свою сестру вернуться домой или нет?
– Я даже не пыталась.
Его голубые глаза сузились, потемнели.
– Значит, поездка была напрасной.
– Отнюдь. – Внезапно Ханна рассердилась. – Я увидела сестру после двухлетнего перерыва. Я довольна ею. Она счастлива, спокойна. Больше мне ничего не требовалось. Я сделала что хотела.
Ханна лукавила. Изначально она намеревалась немного утихомирить пыл сестренки, раскрыть ей глаза на невеселую правду жизни, поведать о Патрике Лейси, в конце концов заставить пересмотреть отношения со Стивом – не столько, конечно, ради Салли, сколько ради самой себя. Но подходящий момент так и не выдался, обстановка вообще не располагала к откровениям, поэтому душевный разговор с сестрой так и не состоялся. Хуже того, Ханна ни слов предостережения Джине не сказала, ни совета не дала.
– Она счастлива! – с сарказмом передразнил Ханну Хартфилд. – И гори все огнем, так? Только это имеет значение?
– Для меня – да! – взорвалась девушка, прямо глянув в его сверкающие гневом глаза. – С Салли я не знакома!
– Вы знакомы только с ее жизненной ситуацией: ее оставил муж, на руках двое детей, третий на подходе, ни работы, ни денег, кроме тех крох, которые посылает раз в неделю Стив.
– Между прочим, Стиву эти обстоятельства известны не хуже моего. Воспитывайте его, а не меня!
– Именно это я всю жизнь и пытаюсь делать, поверьте!
– Увы, у меня были возможности убедиться в том, что это мало что дало.
Хартфилд сжал зубы, желваки заходили на скулах, но он взял себя в руки.
– Я не хотел вас обидеть, – как бы через силу выговорил он. – И еще… должен признать, что был неправ, обвиняя во всем вашу сестру.
– Очень великодушно с вашей стороны.
На эту шпильку он не обратил внимания и продолжал:
– Боюсь, здесь вообще некого винить. В конце концов, любовь очень сложная материя.
Хартфилд сказал это уже спокойно, задумчиво, почти отрешенно. Может, вспомнил какой-то собственный горький опыт, мелькнуло у Ханны. Она вдруг посмотрела на него другими глазами – сильные руки, тонкие длинные пальцы, которые творят чудеса… перед ней коллега, хирург, его эмоции, образ мыслей она легко может угадать. Сейчас он просто устраняется – это чисто профессиональный прием.
Любому медику, работающему в травматологии, реанимации, пластической хирургии, знакомы людские страдания: боль физическая и душевная, отчаяние, страх потери, страх смерти… И врач должен научиться держать дистанцию. Сострадать врач обязан, страдать вместе с больным – нет. Иначе он будет неработоспособен, загубит жизнь десятков людей и в конце концов – свою.
Ханна знала, что хирурги имеют репутацию людей циничных, даже равнодушных, жестких, но она знала также, что это неправда. Во всяком случае, к ней это не относится. Хирург-профессионал, хирург- кудесник должен найти золотую середину между холодным расчетом и человеческими эмоциями, между лечением и мучением. Хирург не имеет права превращаться ни в бездушное чудовище, ни в плакальщицу.
