романовскую линию, не только привело на трон далекую от государственных дел чужеземку, но и ввергло Россию в долгую, тяжелую правительственную смуту. В нем-то, Петре Великом, и других ему подобных „жрецах“ благородной бескорыстной альтруистки Астреи, богини справедливости и мудрости, в их нравственной непоследовательности (а может — безнравственной последовательности!) и заложена сермяжная ложь святой масонской ложи. Верхушке тайного ордена ничто не мешало совмещать призывы к равноправию с жестокими повадками крепостников-помещиков, заводовладельцев, банкиров и просто богатых бездельников, паразитирующих на чужой вере и на чужом труде.
„Масон — значит каменщик, — писал Астромов. — Хотя, чтобы отличить строителей готических храмов и замков (имевших право выходить за городскую стену и свободно переходить из города в город) от обыкновенных каменщиков и штукатуров, на всю жизнь привязанных к родному городу, правильно говорить не масон (каменщик), а франкмасон (свободный, вольный каменщик)“. По его словам, в качестве руководящих материалов для размышления и практической воспитательной работы масонам служили сочинения немецкого сапожника Якова Бёме из шестнадцатого века, а также французов Клода де Сен Мартена и Клода де Сен Симона из века восемнадцатого. Но простоватые вид и манеры „каменщика“- кузнеца и „сапожника“-корабелыцика Петра І не делали его справедливым и великодушным каждый раз, когда дело касалось „вотчинных“ проблем, когда кто-нибудь угрожал великодержавным интересам и монаршей собственности. В подобных случаях необузданный гнев в царской душе незамедлительно побеждал масонские разглагольствования о равенстве, братстве, праве всякого. Он не нашел в себе милосердия к собственному сыну. Но эту жертву, принесенную Петром Великим на алтарь богопомазанничества, ему если и не ставят в заслугу, то его и не винят за нее. По крайней мере стыдливо замалчивают этот царский грех. По крайней мере не проявляют того напористого усердия, с каким разоблачают большевиков в смерти наследника последнего русского царя — Алексея Николаевича. А ведь „большевистское зло“ менее всего причастно к этой смерти. Большевики не прилетели с другой планеты. Они лишь включились в вековую борьбу за власть на последнем этапе закономерной гибели монархии. Им не пришлось придумывать ни методов, ни средств этой борьбы. Кроме того, внимательный читатель, дотошно вникая в материалы, собранные в свое время разными следователями и включенные в настоящую книгу, сможет увидеть истинных виновников гибели монархии и кончины (или исчезновения) семьи Николая II. Он поймет, какие темные силы приговорили к политической и физической смерти „династию Романовых“ еще задолго до того, как свалили всю вину на большевиков. Тут и самоедствующее княжество, и злобствующие эсеры, и фарисействующие кадеты, и интригующие бундовцы, — все они нередко действовали под личиной революционеров и даже большевиков. Тут и самая таинственная темная сила — масонство, представлявшая собой не просто партию, а надпартию.
„Масонство Франции, Италии… политиканствующее; масс<онст>-во Германии, Англии, России — философско-умозрительное“, — рассуждал в своем дневнике „советский“ масон Астромов. Но в этом же его дневнике приводится довольно любопытный факт о том, как „философствующая и просвещенная монархиня“ Екатерина II, почуяв угрозу своему помазанничеству со стороны „умозрительных философов“, призвала к строгой ответственности гроссмейстера русских масонов графа Мусина-Пушкина-Брюса и потребовала от него взамен на царские милости списки всего тайного братства. Гроссмейстер оказался под стать своему чину хитроумным и, чтобы „спасти кадры“, перечислил не всех участников ордена. За полупредательство он был сослан в глухую деревню. Зато глава московских масонов Н.И. Новиков оказался в подвалах Шлиссельбургской крепости. „Ек<атерина> II, — читаем в дневнике Астромова, — …наведя в Москве „тишь да гладь“ с помощью московского генерал-губернатора Прозоровского, принялась за петербургских „вольтерьянцев“ (так она злобно-иронически называла масонов за их свободолюбие)… Работы в мастерских ложах прекратились, и члены их разбрелись по своим углам, каждый в отдельности, штудируя кто Якова Бёме, кто Мартинеса Депосквалиса, кто Клода Сен-Мартена“.
В русском масонстве наступило „великое молчание“, т. е. прекращение активной деятельности, соблюдение строжайшей конспирации. Нечто подобное произошло спустя 120 лет, когда русские масонские ложи были предупреждены о том, что полиция напала на их след. „Само по себе это было верно, так как приблизительно в это время русское правительство особенно сильно заинтересовалось русским масонством, причем активную роль в этих поисках масонов играл и сам Николай…“.[106] Эта цитата взята из редкой в наше время книги о масонах. Из нее же можно узнать, что информацию о „сверхтайной силе“ для государева уха и ока добыл, как предполагает автор статьи „Русские масоны в начале XX века“ Б.И. Николаевский, известный уже нам Манасевич-Мануйлов. Но я могу высказать и другую вероятность. Получая нужные сведения от своего платного информатора из числа масонов, как сказано в книге, Манасевич, передав по начальству и за приличный куш эти сведения, мог предупредить об опасности и опять же за деньги более высокопоставленное масонствующее лицо. Это уж и не такая большая надуманность. Более того, можно даже, конечно, тоже предположительно, вычислить и конкретное лицо, кому могло адресоваться предупреждение об опасности. В упоминаемой книге в разделе „Заметки для себя“ имеется такая запись: „Перед войной… ложа особая: Великий князь Александр Михайлович, Варвара Овчинникова, Беклемишев“.[107] Но ведь именно первый из них улаживал свои темные спекулятивные делишки через уже известного читателю Манасевича-Мануйлова. Что ж, и вправду наша история — многоузорчатый ковер, в котором одной бесконечной нитью связаны и события, и судьбы.
Видимо, Николаю II не стоило столь утруждать себя в поисках таинственных масонов, а попристальнее оглянуться вокруг себя, поинтересоваться, чем занимается его ближайшая родня. Ну, хотя бы обратить внимание на религиозно-мистический кружок своей супруги, который не только средние слои петербуржцев и москвичей, но и „приличное“ светское общество нарекли „немецким“. Еще более тесную связь с масонством мог иметь спиритический кружок великого князя Николая Николаевича и сестер- „черногорок“ Милицы и Анастасии Николаевных, тоже великих княжон. А ведь если вспомнить откровения Белюстина, то именно с увлечения мистикой он вовлекся в масонство. Он же и утверждал, что в 1916 году вступил в существовавший при царском дворе масонский орден „Орионийское посвящение“, в которое входили „члены царской семьи, придворная знать и гвардейское офицерство“.
Но имеются и откровения-мемуары князя Д.Бебутова, „денежного мешка“ кадетской партии. Вот как он вспоминал об участии в масонстве: „Осенью 1906 года я решил заняться специально организацией масонов в России. Я находил, что это единственная организация, которая, если сумеет твердо основаться, в состоянии будет достичь нужных результатов для России… Масоны были в России давно, но они всегда преследовались, так как правительство боялось упускать из своих рук власть. Александр Первый был сам масон и сам же в конце концов испугался их и предал их. Страх правительства настолько был велик, что при Николае Первом в присягу была введена фраза не принадлежать к масонам. Все декабристы были масоны. И если проследить историю масонов, то становится ясным, масоны представляют силу, с которой правительству приходится считаться“.[108] Здесь называются имена Керенского и известных кадетов — Кедрина и Пергамента. Упоминается князь Урусов, которого кадеты не успели перехватить, и он достался „забавному кадетскому отростку“ — партии демократических реформ. Выплыл здесь кадет-бундовец Маргулиес. Этот список, с которым не все исследователи масонства соглашаются, находит свое продолжение в статье Г. Аронсона „Масоны в русской политике“. В частности, в ней отмечается: „Вот несколько имен из списка масонской элиты, которые на первый взгляд кажутся совершенно не укладывающимися в одну организацию, на деле, однако, тесно связанных между собой на политическом поприще: князь Г.Е. Львов и А.Ф. Керенский, Н.В. Некрасов и Н.С. Чхеидзе, В.А. Маклаков и Е.Д. Кускова, великий князь Николай Михайлович и Н.Д. Соколов, А.И. Коновалов и А.Я. Браудо, М.И. Терещенко и С.Н. Прокопович. Что поражает в этом списке, это буквально людская смесь, в которой так неожиданно сочетаются социалисты разных мастей с миллионерами, представители радикальной и либеральной оппозиции с лицами, занимавшими видные посты на бюрократической лестнице…“.[109]
Что ж, „гремучая смесь лиц“ в масонстве действительно может удивлять. Но теперь нас не так уж должны удивлять при наличии такой вот „смеси“ легкость, с которой великий князь Николай Николаевич согласился убеждать своего племянника отказаться от престола, сговорчивость государева брата Михаила Александровича принять корону после утверждения его помазанничества Учредительным собранием, невероятная карьера безвестного адвоката эсера Керенского, непредсказуемое предательство монархических интересов отца зарубежного „наследника престола“ Кирилла Владимировича и много других
