которое она потерпела в Первой мировой войне. Их последовательным сторонником был Шептицкий, ненавидевший как Советскую Россию, так и Россию вообще.
27 июля 1944 года советские войска вошли во Львов. Для семидесятилетнего главы униатов и «воспитателя российской престолонаследницы Татьяны I» такой поворот событий оказался тяжелым ударом. В конце сентября того же года он тяжело заболел. Уже прощаясь со «святой, грешной» жизнью, он попросил своего коллегу — брата Климентия, единственного посвященного в «царскую тайну», продолжить его идею окатоличивания России с помощью подложной престолонаследницы. Ну а ее благословил на издание «воспоминаний» и «дневника», но не в Германии (на нее уже не было надежд), а в США. Митрополит Андрей хотел мстить царю Николаю и посмертно с помощью его «дочери», предавшей якобы и страну, и веру.
Шептицкий выбрал, надо сказать, надежное оружие. Уж что-что, а измена среди россиян считалась подлейшим делом во все времена. Именно это орудие избрал против большевиков и приятель Шептицкого Керенский, найдя для обвинения соответствующих помощников.
Он приобрел известность еще при царствовании Николая II. Ну а в короткий век Временного правительства стал настолько популярным, что его имя произносили как символ антибольшевизма. Еще бы — следователь по особо важным делам Петроградского окружного суда Павел Александрович Александров был одним из тех, кто показаниями «важных» свидетелей подтверждал прогерманскую деятельность большевиков.
Вел он порученное ему дело под грифом «секретно», а огласке предавал то, что еще не только не нашло подтверждения, но и не проверялось. Нужно было не столько «уличить» большевиков, сколько «обличить». Причем почтеннейшей публике сообщались такие факты, «добытые контрразведкой», которые, будь они действительно истиной, а не дезинформацией, охранялись бы не только грифом «секретно», но и неусыпными стражами. Но ничьи головы не летели. Ни тех, кто разглашал «военную тайну», ни тех, кто породил безосновательный шум, ни даже привлеченных за «шпионаж». Их всех в конце концов отпустили под денежный залог. Тогда кто же работал на Германию? Деникин, сообщивший правительству непроверенные данные? Керенский, разрешивший опубликовать их? Газетчики, поднявшие «шпионскую» истерию? А может, был прав Корнилов, связавший воедино большевиков с Временным правительством, о чем поведал следователю Соколову Бурцев?..
Сведения, которые в июле 1917 года были разглашены в печати, являлись явной фальшивкой, в чем Александров, как опытный следователь, смог убедиться без всякого труда. Об этом спустя годы он и заявил советскому следствию.
Какие же свидетели помогли Александрову и тем, кто стоял за его спиной, объявить большевиков, и в первую очередь Ленина, «германскими шпионами»? Один из них — «самый важный». Он служил «дойной коровой» и для предвзятого следствия, и для публичных обвинений масонствующих Бурцева и Алексинского, и для мемуаров русского генерала Деникина и немецкого — Людендорфа. На него делал ставку Керенский. К нему прибегал за «фактами» еще один правдолюб-патриот — Брусилов…
Кто же этот «сверхагент»? Впервые, пожалуй, о нем упоминается в документе, приобщенном к делу Александровым. Кстати, правдивость этого документа дала бы основание нынешним оуновцам (украинским националистам) не демонтировать памятники Ленину, а устанавливать новые. Ведь в нем, в этом документе, Ленин изображается как ярый сторонник «самостийной Украины», якобы везде и всюду по заданию немцев пропагандировавший эту идею. Вполне резонно уже потому считать упомянутый документ фальшивкой, что украинские националисты по-прежнему считают Ленина и большевиков врагом номер один.
Несколько строк из этого документа, раскрывающих и его главное содержание, и «самого важного» свидетеля:
«Начальник штаба Копия
Верховного Секретно
Главнокомандующего В собственные руки
16 мая 1917 года
№ 3719
А.Ф. Керенскому
Господину Военному и Морскому Министру
Милостивый государь, Александр Федорович 25 апреля с/г к нам из тыла на фронте VI армии был переброшен немцами прапорщик 16-го стрелкового полка Ермоленко, который на опросах в штабе VI армии и в вверенном мне штабе показал, что он с 1914 года находился в плену в Германии; там на его имя поступила, по ошибке, большая украинская литература и корреспонденция, адресованная не ему — Дмитрию Спиридоновичу Ермоленко, а — Степану Спиридоновичу Ермоленко, по-видимому, популярному украинскому деятелю, т. к. почта была из Львова, Вены и других мест.
Вероятно, на основании этой переписки немцы заключили, что в лице прапорщика Ермоленко они имеют крупного и влиятельного представителя целой политической партии, и решили воспользоваться им… с целью добиться: 1) смены Временного правительства и, в особенности, ухода министров Милюкова и Гучкова; 2) отделения от России Украины в виде самостоятельного государства; и 3) наискорейшего заключения мира России с Германией…
По указанию германских офицеров Генерального штаба, которые инструктировали прапорщика Ермоленко, он должен доносить и получать от командированного ими одновременно с ним в Россию украинца Скоропис-Иолтуховского, имеющего ту же задачу от немцев и получающего из Германии деньги через Стокгольм от некоего Свенсона, находящегося в германском посольстве.
По объяснению тех же германских офицеров, после Берлинского съезда социалистов, происходившего с участием Ленина и Скоропис-Иолтуховского, Ленин был ими командирован с теми же целями и задачами. Деньги Ленину привозят командируемые им в Стокгольм лица, через которых он держит с Берлином связь. Ленин и Скоропис-Иолтуховский должны быть по своей работе в контакте между собой, так же, как и прапорщик Ермоленко с Иолтуховским. В случае измены делу прапорщик Ермоленко приговорен к смерти…
Прилагаю при сем документы, полученные от прапорщика Ермоленко, который временно задержан в Могилеве.
Уважающий Вас
Как «истинный русский патриот» и «честный гражданин», Антон Иванович Деникин не мог отослать начальству важную, но малоубедительную бумагу, не внеся в нее соответствующих коррективов. А ведь именно таким, не совсем серьезным, могло получиться донесение, если бы оно полностью составлялось на показаниях, данных 28 апреля 1917 года (по старому стилю, указанному в документах) прапорщиком Ермоленко сперва штабс-капитану Пичахчи, а затем в тот же день на дополнительные вопросы — начальнику разведывательного отделения штаба Верховного Главнокомандующего полковнику Терехову.
Даже человеку, далекому от разведывательной работы, пространные откровения Ермоленко, порой увлекательные, порой наивные и смешные, а еще чаще противоречивые, могли показаться надуманными. Да и сам бывший военнопленный с довольно-таки условным званием прапорщика обязан был вызвать у сведущих людей подозрение. В протоколе допроса, зафиксированного, как сказано в документе, «согласно личному приказанию старшего адъютанта разведывательного отделения» штаба 6-й армии, штабс-капитан Пичахчи отметил, что допрошенный им прапорщик Ермоленко к своим показаниям о пребывании в плену и вербовке его германской разведкой приложил также «подробное донесение» о том, как был взят в плен. Это «донесение» на 39 страницах, озаглавленное «Описание военных действий 7-й роты 16-го Сибирского стрелкового полка», было приобщено Александровым к делу. В нем значилось, что в ноябре 1914 года Ермоленко, по его же словам, «был в схватке оглушен ударом, должно быть приклада, по голове, обезоружен и обобран…» Но в удостоверении, подписанном младшим врачом 16-го Сибирского полка Раевским и тоже приобщенном к делу, как вещественное доказательство, записано: «…прапорщик
