напряжения» (возникающего в результате нарушения либидозного и агрессивного контроля), которое преувеличивает опасность и даже вызывает иллюзию внешней угрозы, не указывая на подходящие пути защиты или овладения. По мнению Э. Эриксона, не боязнь опасности, а страх перед состоянием бесцельной тревоги толкает человека на нелогичное действие, неразумное бегство или безрассудное отрицание опасности. «Когда нам угрожает такая тревога, мы либо преувеличиваем опасность, бояться которой нет никаких причин, либо игнорируем угрозу, опасаться которой есть все основания».
С точки зрения Э. Эриксона, в детстве страх и тревога настолько близки друг другу, что они просто неразличимы, поскольку ребенок не обладает способностью разграничения внутренних и внешних, реальных и воображаемых опасностей. Ребенок вправе развить тревогу, когда чего-то боится, точно так же как он вправе иметь детские страхи, пока не разовьет рассудительность. Обычно некоторые опасения ребенка называют страхами, хотя те же самые опасения взрослого причисляют к тревогам, поскольку они продолжают у него существовать в резком контрасте со способностью оценивать опасность. Инфантильные страхи являются предшественниками многих иррациональных тревог. «Быть способным сознавать и обуздывать наш страх, не поддаваясь тревоге и даже вопреки ей, чтобы соблюсти точную меру и сохранить предостережение против всего, чего должен бояться человек, – вот необходимое условие для трезвого, рассудительного расположения духа».
Различие между страхом и тревогой имело место также в исследованиях Р. Мэя (р. 1909–1904). Он исходил из того, что страх является следствием угрозы потерять блага жизни, в то время как тревога представляет собой угрозу утраты смысла существования. Если страх не угрожает ядру личности, то тревога наносит удар по основанию ее психической структуры, на которой строится понимание человеком самого себя, других людей, окружающего мира. По мнению Р. Мэя, невро-тична не сама тревога, а попытка ее избежать. Невротик бежит от «базисной тревоги», но в результате этого начинает испытывать тревогу там, где нормальный человек испытывает лишь страх, осознает конкретные опасности и находит в себе силы противостоять им.
Задача аналитической терапии – тщательная проработка последствий тревожности пациента с целью ее ослабления и устранения невротических наклонностей, обусловивших его специфическое отношение к себе и другим людям.
У
УРЕТРАЛЬНЫЙ ЭРОТИЗМ – ощущения и фантазии, доставляющие удовольствие, связанное с мочеиспусканием.
Представление об уретральном или уринарном эротизме имелось у З. Фрейда на начальном этапе становления и развития психоанализа. В работе «Фрагмент анализа истерии» (1905), в которой был изложен случай истории болезни Доры, лечение которой осуществлялось им в 1899 г., обращалось внимание на то, что находящееся в фазе зарождения между уриной и фекалиями состояние ребенка может быть отнесено к проявлению сексуальной жизни и, вопреки всем идеализирующим попыткам, неотделимо от нее. На примере случая недержания мочи Дорой в детском возрасте З. Фрейд показал, что в предыстории невротиков недержание мочи имеет важное значение и что в этиологии этого явления существенную роль играет мастурбация.
В работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) основатель психоанализа отметил, что у детей часто наблюдается онанистическое удовлетворение, связанное со щекочущим раздражением гениталий. Симптоматика сексуального проявления подобного рода бедна и вместо неразвитого полового аппарата у детей дает знать о себе по большей части мочеиспускательный аппарат, а в более позднем возрасте ночные поллюции. «Большинство болезней мочевого пузыря этого времени является сексуальными заболеваниями, ночное недержание мочи соответствует такой поллюции, если только не представляет собой эпилептического припадка».
В статье «Характер и анальная эротика» (1908) З. Фрейд рассмотрел особенности анального характера и поставил вопрос о необходимости изучения других видов характера, связанных с определенными эрогенными зонами. При этом он обратил внимание на то, что «субъекты, страдающие недержанием мочи, отличаются непомерным, пламенным честолюбием». Отталкиваясь от подобных представлений основателя психоанализа, некоторые психоаналитики сосредоточили внимание на анализе уретральной эротики. Так, венский психоаналитик Дж. Садлер опубликовал статью «Уретральная эротика» (1910), в которой высказал гипотезу, согласно которой начиная с периода полового созревания и даже несколько раньше, «уретральная эротика становится прототипом для всей дальнейшей половой жизни».
Дж. Садлер исходил из широкого понимания термина «уретральная эротика», подразумевая под этим видом эротики не только эротику уретры и мочи, но и наряду с ней также эрогенность всего периферического мочевого аппарата в целом (от мочевого пузыря до наружного отверстия мочеиспускательного канала). Исследуя данный феномен, он пришел к следующим выводам: у уретрально- эротических детей мучеиспускание действует эрогенно само по себе, как таковое, и без большого количества мочи; недержание не является следствием чувства наслаждения, но оба эти явления суть равноценные симптомы уретральной эротики; дети с уретральной эротикой желают осуществлять функции мочеиспускания и дефекации, когда и как им это вздумается, а не когда это угодно родителям; дети научаются нарочно задерживать мочу, чтобы вызвать эрекцию и связанное с этим наслаждение; мужчинам с ослабленной потенцией нередко только утренняя эрекция дает возможность выполнять их супружеские обязанности; у пожилых людей сексуальная функция сменяется мочевой эротикой, так что происходит до известной степени возвращение к инфантильному типу; мочеиспусканию придается особый сексуально- символический смысл и устанавливается связь с эротическими фантазиями.
О сексуально-символическом смысле мочеиспускания говорил и З. Фрейд. Так, в работе «О добывании огня» (1932) он отмечал, что противоположность огня и воды характерна для многих мифов, в которых находят отражение исторические, сексуально-символические и психологические моменты. В частности, основатель психоанализа указывал на две функции мужского полового органа: осуществление испражнения и совершение полового акта, который как бы гасит «жар генитального либидо». Если ребенок полагает, что обе функции можно совместить, то взрослый знает, что оба акта несовместимы друг с другом, «несовместимы, как огонь и вода».
Некоторые психоаналитики обратили особое внимание на связь между актом мочеиспускания ребенка и различными детскими фантазиями. К. Абрахам (1877–1925) считал, что мочеиспускание может сопровождаться фантазиями всемогущества и всевластия. М. Кляйн (1882–1960) обнаружила связь между уретральной эротикой и агрессивными, садистскими фантазиями детей, в которых моча выступает в качестве некой силы, оказывающей разрушительное воздействие на различные объекты. К. Хорни (1885– 1952) считала, что фантазии о всемогуществе, особенно садистского характера, наиболее часто связаны как раз со струей мочи, испускаемой мужчиной.
С точки зрения К. Хорни, уретральный эротизм является одним из компонентов, лежащих в основе зависти к пенису. Она исходила из того, что «уретральный эротизм может вызывать у маленьких девочек сильное чувство ущербности». Однако, как замечала К. Хорни в работе «О развитии комплекса кастрации у женщин» (1924), приписывать этому фактору все симптомы и фантазии, содержащие желание женщины мочиться по-мужски, означало бы непомерно преувеличивать его роль. Движущей силой подобного желания является, по ее мнению, не уретральный эротизм как таковой, а скоптофилия (любовь к созерцанию половых органов). Именно то обстоятельство, что мужчины могут посмотреть на себя, когда мочатся, а женщины нет, может быть одним из источников явно выраженной зависти к пенису.
