Я стукнула его по голове. Теперь увидел?
Оказывается, Подушка нашел в вожатской тонкие доски и думал, что с ними делать. А что тут думать? Мы перегородили одной доской лестницу, а второй — вход в вожатскую. Я перескочила через «шлагбаумы» и вышла в коридор.
— Даниил! — позвала я.
Тум-тум-тум, Даниил поднимался бегом. Шарах! Тум-тум-тум. Шарах! Два раза упал! Теперь Даниил ступал осторожнее. Остался один шаг до меня… бац! Даниил споткнулся об последнюю доску, упал на колени и свалил меня.
— Думал, я тебя удержу? — гавкнула я. — Нэт! Не удержу!
— Нэт! Нэт! Нэт! Та-а-а! — грозно сказал Даниил.
Я вскочила и рванула к Подушке в вожатскую. Блин, тут же шлагбаум… Что-то мягкое! Ой, Подушка! Как я удачно упала, и Подушку свалила.
— Ой…
— Ха-ха-ха-ха, — расхохотался Подушка, видимо, представив, что Даниил сейчас сделает тот же фокус, что и я, и ему будет очень хорошо.
Однако Подушке повезло: Даниил упал на предыдущем шлагбауме, и теперь все еще был в коридоре. Мы поскорее встали и отошли подальше. Даниил сдавленно ругался, похоже, очень смачно, ибо Подушка так и порывался заржать. Не удержался, заржал, все кони бы обзавидовались. Даниил заткнулся на половине слова, Подушка заржал еще интенсивнее.
— Тормозящее население, нет бы перевести, а потом ржать. Вот пойду и у Даниила спрошу! — сказала я.
— Куда! — Подушка поймал меня футболку. — Тебе туда нельзя!
— Почему это нельзя? Мне все можно! — гордо ответила я и вышла к Даниилу. — Привет!
Даниил уставился на меня, поморгал и вытаращился уж совсем неприлично. Я подняла руки и протерла ему глаза.
— Так лучше видно? — спросила я. Даниил не переставал пялиться. — Нет, видно слишком хорошо.
Тут я поняла, что у меня нечто на голове. Я стащила с волос… тряпку… белую. Так вот почему он на меня пялился, а Подушка ржал и не пускал. Я покрутила тряпку в руках — да это платье-разлетайка! Я поскорее его надела.
— У-у-у-у! — завыла я, изображая привидение в белом платье. Даниил попятился и лестнице. — У-у- у! Там порог, упадешь! — Даниил все еще пятился. — Да стой ты! Там порог!
Я развернула его, наклонила, потыкала в доску и жестом изобразила последствия.
— Нэт-нэт! — запротестовал Даниил отходя подальше.
Тут из вожатской вышел Подушка.
— Ха-ха-ха! — вот, блин, конь!
Я включила свет и посмотрела на себя. А, так я платье задом наперед надела! Даниил облегченно вздохнул. Оказывается он пялился на меня, как на нежить, а теперь понял, что я неправильно надела платье, а не голову. Я сняла платье. А вообще оно страшное, трикотажное с шелковым бантиком, огромным вырезом и рукавом три четверти.
Подушка выключил свет и подхватил меня на руки, я поскорее схватилась за него. Высоко, темно, а если посмотреть через перила, еще и страшно. Подушка, наученный горьким опытом общения со мной, решил, что проще будет меня отсюда унести, чем вместе со мной прорываться на свободу боем. Шарк, стук, шарах.
— У-и-и! — взвизгнула я. — Сдурел?
— Кхе-кх-км, — громко покашлял Подушка.
В общем-то все было хорошо, пока Даниил не упал через шлагбаум и не уцепился за Подушку, точнее, за меня, чуть не придушив. Даниил поскорее выровнялся и отпустил нас с Подушкой. Послышались голоса. Оказывается, мой вопль разбудил не всю дачу, как я надеялась, а всего лишь человек двадцать. В недовольной эстонской речи все чаще слышалось имя «Даниил». Подушка радостно все подтверждал, добавляя «Даниил» в общий шум. Сам Даниил в слегка заторможенном состоянии стоял рядом.
— А-а-а!
— О-о-о!
— Ай!
— А-у-у-у!
Почти без перерыва три эстонца упали через шлагбаум. Пора драпать! Подушка был со мной солидарен. Вышли еще эстонцы, и с криками 'Что тут такое? Господи, помогите!' продолжали падать. А потом эстонцы дошли до лестницы и стали падать там. Первопроходец с истошным воплем вцепился в перила, я помахала ему ручкой, когда Подушка проходил рядом, но на нижней лестнице. Он очень хотел ответить мне тем же, тут на него сверху упал еще кто-то, и они вместе упали на лестницу.
Тынк! Подушка отвесил мне подзатыльник за то, что я верчусь и здороваюсь с незнакомыми эстонцами (по-моему, за второе в большей степени), я выпрямилась.
— Учти, сейчас я выше тебя! — я постучала ему по голове.
— Сейчас будешь ниже! — пробормотал эстонец, намекая на то, что всем сердцем желает скинуть меня с лестницы. Ничего, не скинет, иначе бы с таким рвением не хватал!
Мы благополучно спустились на первый этаж. Нам навстречу вышел какой-то крайне заспанный эстонец и что-то спросил. Подушка ему бодренько что-то ответил и пошел дальше.
— Что? — заорал эстонец, оборачиваясь к нам.
Подушка еще что-то добавил, махая в сторону лестницы. Парень рванул в комнату, закрыл дверь и еще что-то уронил.
— Забаррикадировался? — уточнила я, намекая на шум.
— Наверное.
— А что ты сказал?
— Да там… голубые! — ответил мне парень.
Послышался писк, переходящий в ультразвук, и следом за этим спокойный басок. Видно, решают, кто с кого должен слезть. О-о, бедные мальчики! Хотя они должны быть нам благодарны. Разве в Эстонии они бы «покучамалились»? Тут на дачу вбежала вожатая.
— У-а-а-а-а-а-а! — она тут же присоединилась к кучамале.
— Подуш, ты заметил, что она была в юбке? — спросила я.
— У-ха-ха-ха! Пошли отсюда!
Здравая мысль. Скрип! Это из-за дверь выполз напуганный нами эстонец и, крадучись, стал пробираться к лестнице. Ну да, кроме эстонского, скорее всего, уже мата, теперь по даче разносился еще и русский.
— Скажи ему, чтобы он не скрывался. Тут все свои, — прошептала я Подушке.
Тот немедленно озвучил. Парень подскочил, изобразил предсмертный ужас и снова спрятался в комнате. Мы рассмеялись и вышли, решив, что Шкафчика туда нельзя пускать, Даниила нельзя оттуда выпускать, Одеяла там для какофонии не хватает, а Иру и Шкафчика надо держать подальше. Надеюсь, хоть Сильвер умный, из комнаты не выходил.
Впереди замаячил какой-то шатающийся силуэт. Я поскорее спряталась за Подушку.
— Ты чего?
— Да мало ли кто тут шляется, да еще и пьяный!
Подушка присмотрелся. Ну да, русские смотрят на состояние, а эстонцы — на лица.
— Это Дима, — наконец, сказал он.
На бильярдный шар вроде бы не тянет…
— Какой из двух?
— Наш! — хихикнул Подушка, решив, что я не умею считать, ибо обычно спрашивали, какой из трех.
Это и впрямь был Дима-жердина, а вот где и когда он так напился — это уже другой вопрос.
— Чо ты тут в ассекосской форме… — заплетающимся языком отчитал меня Дима, опять приняв за
