– М-да, было бы хорошо, если б сестра ее забрала.
– Мы не знаем, что она из себя представляет, может, она сообща со своим мужем и выкинула Алину на помойку? Все, София! – Вместе с ней он поднялся. – На сегодня хватит с нас этой жути.
По телевидению дали объявление: мол, разыскивается такой-то, приметы такие-то, если кто-то его видел и так далее. Листовки распечатали. Этим занималась София. Дал показания Раф. Лгал ли он, выгораживая себя, или признался полностью, чтобы срок себе уменьшить, – это станет известно лишь тогда, когда соберут полностью все улики, получат показания, найдут сообщников. А по его словам выходило…
Да, Алина рассказала все, как было на самом деле, во всяком случае, эта часть истории совпала. Якобы ее не собирались убивать, Раф вроде бы любил девушку чистой, возвышенной любовью. Далее. Лариона Сапсан планировал сделать убийцей, поэтому точно так же он толкнул обалдевшего парня на труп Яминой, чтобы он выпачкался в ее крови, как это было с Алиной. Он попросил Лариона выкинуть бритву, а у того от ужаса отключилось нечто в голове, и парень вышел на балкон. Борьбы не было, ведь достаточно одной ловкости, чтобы быстро схватить человека за ноги и перекинуть его через перила. Разумеется, возникло некое сомнение: раз они разыгрывали один и тот же сценарий, то почему же финалы для них запланировали разные? Имелась в виду Алина. Наверняка и ее планировали убрать, как Лариона, повесив на девочку убийство Усманова.
На вопросы о кемпинге Раф широко распахивал глаза и бил себя кулаками в грудь: нет, ничего не знаю! Непонятным оставалось, почему Алину он держал так долго при себе живой. Надо было поехать и совместно с местной милицией вязать Гришу, мужа сестрички Кристины.
Роман близился к концу
Пискунов замерз, поэтому слегка пританцовывал и даже подпрыгивал. Он уже обеспокоился: столько времени прошло, а сыщики не вернулись, не беда ли там какая приключилась? Но сходить в дом… как-то это не того… страшновато… Нет, если вдруг чего – Пискунов сунет свисток в рот и засвистит, призывая полицию, побежит по улицам в поисках сыщиков…
Услышав крики, он напрягся. Всмотрелся в темную громаду дома. Из-за угла выбежала какая-то женщина, и Пискунов – шасть за кустик. Женщина пробежала мимо, не заметив его и направляясь к воротам. Пискунов ударил себя по лбу кулаком: она же убегает! Убегает явно от сыщиков, значит…
– Мадам, стойте! – крикнул он.
Оглянувшись и свирепо процедив какое-то ругательство, женщина припустила еще быстрее, подняв юбки и надеясь успеть выбежать за ворота. Этого Пискунов допустить никак не мог, он смело ринулся за ней, уговаривая ее культурно, но чуток припугнув:
– Сударыня, вам все равно не убежать! Ваш дом в оцеплении, благоразумней будет вам остановиться и сдаться. Сударыня, в ваших же интересах…
Ноги-то у него были подлиннее, а ей мешали юбки. Очевидно, слыша его голос совсем близко, женщина поверила ему, ощутила бессмысленность своего побега, потому она остановилась и повернулась к нему вполоборота, придерживая юбки у живота. Пискунов перешел на шаг, рисуясь перед незнакомкой, так как он заметил, что телом она – справная, лицом – пригожая, просто бланманже какое-то:
– Право, сударыня, это лучше, чем бежать в неизвестность, а то ведь и подстрелить вас могут. Не бойтесь, я не дам вас в обиду. – Свою потертую шляпу он снял. – Позвольте представиться, Пискунов…
Не предполагал сыщик, что коварства у этой женщины столько же, сколько и весу вместе с одеждой! Он не понял, не угадал, не увидел, как она отвела локоть в сторону, не распознал ее намерений! Но когда ее кулак врезался в его физиономию, он прочувствовал сие полностью: никогда он не сказал бы, что кулачок этот принадлежит слабой женщине! От удара слабой женщины мужчины не взмахивают руками, не летят назад, теряя попутно шляпу и трость, не грохаются на землю задом и всею спиной (аж кости затрещали!), не ощущают, что нижняя часть их лица претерпела некие плачевные изменения, а то и вовсе оторвалась. Отвесить подобный удар способен лишь неотесанный, здоровенный мужик с хамским воспитанием.
Пискунов не шевелился до тех пор, пока не услышал звуки чьих-то шагов. Он понял, что это свои, и протяжно застонал, словно раненый при смерти. Вскоре над ним склонилась круглая харя и прошамкала:
– Каспадин Пискун мертвый бить хочет?
– Ну, пущай тут полежит, опосля вернемся за ним, – сказал Кирсанов.
– Лежи, дорогой, умирай на здоровье.
– Что ты несешь, поганая твоя рожа? – Пискунов сел, разобидевшись уже на всех разом. – Нешто я подумать смел, что особа женского рода так кулаками умеет махать?! Я ей: мол, остановитесь, любезная, а она – кулаком… Хамка.
Кирсанов и сыщик действительно не могли заняться им. Оба держали за локти девицу в пальто и, пардон, в нижнем белье, а та абсолютно не смущалась своего непотребного вида, а пыталась вырваться всякий раз, когда чувствовала ослабление их хватки. Оба стража рассмеялись, выслушав Пискунова, но уже светало стремительно, следовало убраться отсюда поскорее, чтобы недоразумений никаких не возникло. Кирсанов на правах старшего скомандовал:
– Коль ты не умираешь, Пискунов, то беги за извозчиком.
– У меня травма…
– Опосля с травмами разберемся, – оборвал его Кирсанов. – Не видишь, девица с портрета, что Виссарион Фомич показывал нам! Да и баба, не ровен час, приведет сюда народ и – объясняйся тогда. Беги, Пискунов!
– А куда повезем девицу-с?
– В участок. Определим ее в арестантскую до прихода Виссариона Фомича.
Ранним утром Марго и Медьери ехали шагом, ведя лошадей своих бок о бок друг с другом, а сопровождал их, едучи позади, странный мужчина лет пятидесяти, с волосами до плеч и пышными длинными усами.
– Кто это? – указала на него стеком Марго, когда они проехали уже значительную часть города.
– Мой слуга, – ответил Медьери. – Он ни слова не понимает по-русски, но свои обязанности исполняет исправно. Отправляться в путешествие по лесу с дамой вдвоем опасно, коли на нас нападут разбойники, Янош уведет вас, а я… поговорю с ними.
– Благодарю за заботу, да она была напрасна, у нас разбойников нет.
– Как так – нет? В лесах живут лихие люди, это известно всем.
– В Венгрии они и живут, – рассмеялась Марго. – Насколько мне известно, у вас там горы высокие, леса дремучие, народ суровый, видимо, климат ваш так и плодит разбойников. А у нас, месье, все больше крестьяне, к разбойному ремеслу тяги у них нет. Что за чудо – ваша лошадь! Откуда она? Хотя, погодите, я сама угадаю.
Марго внимательно осмотрела лошадь, тогда как весь вид Медьери говорил: мадам, вы излишне самонадеянны. Прочитав его мысли, она разозлилась, но отступать – это было не в ее характере.
– Правильное, плотное, сухое сложение, – оценивала вслух достоинства лошади Марго. – Длинная изогнутая шея, круп… тоже длинный и прямой, хвост высоко приставлен… Арабка?
– Слава арабских скакунов давно померкла, сударыня. Я привез ее из Венгрии. У нас выводят высококровных верховых лошадей и еще облегченные породы, хорошо работающие под седлом.
– Хм! Я снова не угадала.
– А ваша…
– Моя Ласточка из Калмыкии, брат Мишель подарил мне ее.
– Вот видите, а ведь не уступит ни в чем арабским скакунам.
Выехали за город. Оказавшись в степи, Марго предложила устроить экзамен лошадям и помчаться наперегонки.
Виссарион Фомич, держа в руках портрет, сравнивал изображение с лицом девицы, сидевшей в арестантской. Их надежно разделяла решетка.
– М-да, похожа… – промямлил он неуверенно.
– Одно лицо, – заговорил шепотом Пискунов, но как-то сбивчиво. – Эту барышню я и видел, потому портрет меня тогда и озадачил. Она меня обругала-с, но сразу я не вспомнил-с…
– Помолчи, – бросил ему Зыбин. – Мадемуазель…
