– Вы обещали подумать о моем предложении, но ничего не говорите.
– Я подумала, – ему в тон ответила она, коснувшись ладонью его щеки. – День оставляю вам, а ночь беру себе.
– Означает ли это отказ?
– А зачем нам день? Он не принесет вам исполнения тех желаний, которыми вы так бредите. Да и нужно ли вам разрушение, которое неминуемо?
– Разрушение? – не понял Елагин.
– Да. Вы разрушите себя и тех, кто рядом с вами. Нынче у нас нет обязательств, но согласись я, они появятся. В скором времени все станет обыденным, мы – другими. Потом придет скука, за ней разочарование и стыд. Сейчас вы свободны, я тоже, каждый из нас может прекратить свидания, когда пожелает.
– Я не прекращу... я люблю вас.
Она вздрогнула, словно ее ужалили, приподнялась и замерла. Во время минутной паузы у Афанасия Емельяновича не проходило ощущение, что она разглядывает его – не странно ли? Что она видела в темноте, которую слабо разбавлял тлеющий фитилек лампы? И вдруг невинный поцелуй. Так целует мать ребенка – в лоб, а то, что она сказала, находилось за пределом разумного:
– Вы очень хороший, но любить не нужно, не связывайте себя.
– Как? Вы не хотите, чтоб вас любили?
Елагин опешил. Всякая женщина грезит о любви, поклонении, заботе, прочном положении, что так же естественно, как снег зимой, а дождь весной. Почему же ей это не нужно? Что вообще она хочет? Пока он находился в растерянности, ее голос звучал ровно, без красок, это была одна баюкающая интонация:
– Любовь – это наваждение, обман себя, но когда об обмане даже не догадываются. Она проходит, и проходит довольно скоро, у некоторых людей остается привязанность, а у многих и этого не бывает. Не хочу, чтоб вы обманывались, не хочу и я обманываться.
– То, что вы говорите, тоже обман, – заметил он. – Надеюсь, со временем вы перемените свои взгляды.
– Со временем? Время меняет не взгляды, а людей. Идите, вам пора.
Афанасий Емельянович действительно не мог больше оставаться – стремительно приближался рассвет. Ему были непонятны ее сумрачные убеждения, в них чувствовалась пугающая ущербность, и он мог бы поспорить с ней, переубедить, но на это уйдет время. В следующий раз, решил Елагин, на прощанье оставил на ее лице горячие поцелуи и ушел.
– Это зашло слишком далеко, – сказала Камелия самой себе, подскочила и стала наспех одеваться.
Марго редко залеживалась до обеда, она ранняя пташка. К неудовольствию прислуги, она вставала чуть позже слуг и вмешивалась во все домашние дела. Но в это утро Марго дала себе волю понежиться в постели, тем более что погода была пасмурной. Она поднялась, когда муж уехал на службу. Марго позавтракала, повозилась с Митенькой, проверила успехи Анфисы, которая с трудом, словно выполняла поденную работу, барабанила по клавишам рояля.
– Недурно, – похвалила ее Марго. – А что, Анфиса, писем не было?
– Нет, барыня. Я сама проверяю почту.
Марго огорчилась, она с нетерпением ждала писем от Сурова Александра Ивановича и брата Мишеля, а они все не приходили. Но долго грустить Марго не умела, переключилась на Анфису:
– Как проходят занятия с господином трагиком?
– Уж не знаю, что вам ответить... – Горничная покраснела и, смутившись, сложила руки на коленях.
– Ну-ка, говори, – приказала Марго.
– Господин трагик пожелали научить меня... целоваться. – Она поморщилась, будто он предложил ей выпить стакан водки. – Не понарошку.
– Целоваться? Это еще зачем? На сцене не целуются, только делают вид, да и то редко.
– Вот и я им о том же, – с жаром сказала возмущенная Анфиса. – А они лезли ко мне своей препоганой рожей... водкой от них несло... так почитай графин выпили. Сидят и пьют, когда я читаю.
– Ну и что ты?
– Я его, барыня, по роже кулаком... Они упали. Ругались.
– Ах-ха-ха-ха... – залилась Марго смехом, представив сцену. – Так-таки кулаком? Ты прелесть, Анфиса! Правильно сделала!
Но девушка вдруг всхлипнула:
– Они сказали, что меня, дремучую и невежественную, в театр не возьмут. А хороших театров в городе более нет, одни любительские.
– Не возьмут? – приподняла бровки Марго. – Это мы еще посмотрим. Не реви. Графине Ростовцевой никто не отказывает, а коль откажут, пожалеют. Актеришку мы проучим, ты только слушайся меня и станешь артисткой нашего театра. Теперь одеваться, Виссарион Фомич уже должен вернуться от Неверова.
Выглянув в окно, а там падал редкий снег, Марго оделась по погоде – тепло. Стоя у зеркала, она приладила на голову шляпку, опустила на глаза тонкую вуаль и попросила Анфису:
– Подай мне шляпную шпильку. – Анфиса копалась в поисках шпильки, хотя их у Марго было множество. – Да что ж ты так долго?
– Сейчас, барыня... Вот эта подойдет.
Марго взяла шпильку, улыбнувшись Анфисе – девушка из простых, а всегда подбирает аксессуары точно к наряду, что говорит о природном вкусе. Она хотела закрепить шпилькой шляпку в волосах, но вдруг застыла...
15
Он провел рукой перед ее лицом вверх вниз, София недоуменно захлопала ресницами, наконец-то, обратив на него внимание, а заодно заметив и то, что они одни.
– А... где все?
– Вот и я смотрю: глаза открыты, а спишь.
Вдруг София почувствовала холод, сковавший руки-ноги, «спросонок» не поняла сразу, чем он вызван, но, чтобы заполнить паузу, промямлила:
– Я задумалась... немного.
– Когда идешь по улицам, тоже задумываешься?
– Бывает... изредка...
– Опасно задумываться, так под колеса попадают.
Вот теперь сообразила, в чем дело – в непозволительной близости. Артем был настолько близко, что, зайди в кабинет кто-нибудь, у этого человека не осталось бы сомнений, чем здесь занимаются в рабочее время. Но что удивительно, София даже не попыталась исправить ситуацию, она застыла, глядя на губы Артема. У, как они умеют целовать... Правда, тогда это был розыгрыш, спектакль, который чуть не обернулся для них обоих преждевременной смертью, но запомнилось, но понравилось. И теперь, когда Борька целует ее, она (днем стыдно вспомнить) восстанавливает в памяти поцелуи на скамейке в парке, только после этого заводится. Значит, Борька, муж законный, не волнует ее? А так и есть, причем давно, София не придавала значения остыванию к Борьке, привыкла к умеренности. Правда ужаснула, но на секунду, потому что отвлек ее ток по жилам, который надо усмирить, иначе... что подумает Артем?! Что она похотливая самка, млеющая от здорового мужика? София зажмурилась.
– Что с тобой?
Вот дурак, за плечи ее взял, когда от его прикосновений у нее мозги отключаются. Она отвела его руки, кое-как придумала оправдание:
– Мигрень... Внезапная... Так бывает.
– А, это на погоду. Туман, перепады давления...
Мужики все тупицы, сделала вывод София. И замечательно, что он думает о давлении и тумане. У нее на уме его губы, у него – туман. Прекрасно!
– Идем? – встряхнулась она.
– Куда?
