– Может, проводка?
– С чего бы? – пожала я плечами. – Проводка у меня новая. И свет я везде выключила.
– А если поджег кто? – осторожно справился Шихан. – Керосину плеснул, а спичку поднести – велика ли забота?
– Там, наверно, все следы затоптали? – спросила я, хотя и без того не сомневалась: полсела набежало, топтались все, кому не лень, с жадным любопытством глазели на огонь…
Я поморщилась, и Олег заметил это.
– Что? Знаешь, кто поджег дом?
– На месте посмотрим, – сухо ответила я и перевела взгляд на Шихана. – Дед, давай за нами.
Минут через пять мы подъехали к пожарищу. Только труба возвышалась над жалким скелетом того, что еще вчера я называла своим домом. Дым уже не клубился, а змеился струйками над порушенным срубом. Бревна, очевидно, растаскивали баграми. Теперь они, покрытые черными струпьями пала, валялись в беспорядке по всему огороду, в палисаднике и во дворе вперемешку с головешками – остатками бани и сараев. Пожарище щедро залили водой, оно превратилось в гадкое месиво, из которого торчали металлические останки кроватей, холодильника, еще чего-то, что я никак не могла распознать. И повсюду – вбитые в грязь обломки мебели, осколки посуды, расплавленные кастрюли, какое-то тряпье, лохмотья книг. Резко воняло гарью, едкий дым разъедал легкие, а в небе кружила ворона и каркала, каркала, видно, и ее гнездо обратилось в прах.
– Марья приехала! – пробежался шепоток по кучке зевак. Большинство из них – соседи. И все они, как по команде, дружно уставились на меня, кто со страхом, кто с неприкрытым сочувствием. Сочувствие в наших чалдонских краях дорогого стоит. Женщины торопливо крестились, мужики озадаченно хмыкали и переглядывались. Бабка Нюра, соседка справа, первой бросилась навстречу, причитая и вытирая платком лицо с пятнами копоти.
– Маша, Марьюшка, – она принялась хватать меня за руки. – А мы уж думали…
Внутри у меня все дрожало, хотелось выть и ругаться. Но кто тут еще способен разобраться, с какой стати полыхнул мой дом? Я собрала волю в кулак и обвела взглядом толпу:
– Кто-нибудь видел, когда начался пожар?
– Да какое там! – всплеснула руками баба Нюра. – Спали все… Вон Игнат, – она кивнула на Шихана, – стал в стекло дубасить, тогда и проснулись. А в окне-то – зарево. – Она горестно вздохнула и перекрестилась. – Где ж теперь жить будешь? У меня вон комната свободная, перебирайся. Не обижу!
– Спасибо, баба Нюра, – улыбнулась я, – подумаю. А теперь прости, мне с пожарными нужно поговорить.
– Поговори, поговори, – засуетилась соседка. И, бросив боязливый взгляд на двух мужиков, угрюмо взиравших на нас со стороны, прошептала: – Ты этих обормотов поспрошай. Они, вишь, с утра рыбачили на пруду, может, и видали чего.
Я и сама узнала «обормотов». Давние мои клиенты – рабочие с лесопилки. Из тех, что ни кола ни двора. Судимые, да еще горькие пьяницы. Конечно, у них были причины точить на меня зуб, но с какой стати им оставаться на месте преступления? Давно бы уже смылись…
Заметив, что я смотрю на них, оба горемыки направились к нам. Лица и брезентовые куртки – в копоти, штаны прожжены в нескольких местах. Рука одного из них, Василия, перевязана грязной тряпкой.
– Не поджигали мы, – произнес он с мрачным видом. – Мы на тебя, Марья, зла не держим.
– Васька первым в огонь бросился, – заявил его приятель, тщедушный и кривоногий Ромка. – Мы ж думали, ты там, – он кивнул на пепелище. – Едва успел назад выскочить, крыша тут же рухнула.
– Спасали они тебя, Мария, – подошел к нам начальник пожарной части Батраков. – Ведь и впрямь думали, что от дыма угорела. Или того хуже…
– Хуже? Думал, наверно, хлопнули меня? – спросила я сквозь зубы.
– А что ты обижаешься? По лезвию так и так ходишь! – развел руками Батраков. – Видишь, дотла сгорело! Словно порохом начинили… А следы… Нет следов… Пока добрались, тут уже толпа набежала. Из бочек воду таскали, пытались залить, помпу самодельную притащили. Бесполезно! Эти двое, – он посмотрел на Ваську с Ромкой, – вперед деда, говорят, прибежали. Никого чужого не заметили.
– Следы были, по росе… – влез Ромка. – Кто-то ходил возле дома после того, как роса упала. Но собаки не брехали… От пруда мы бы услышали.
– Не брехали, – отозвалась баба Нюра, – а вот прошлой ночью шибко заливались. Дед даже с ружжом выходил, стрелить хотел. Думал, лиса забежала.
– Прошлой ночью, говоришь? – переспросила я и посмотрела на Замятина. Значит, незваные гости побывали у меня ночью. Что ж, света в окнах не видно, на двери опорного пункта – замок, так что без опаски работали стервецы. Знали, что я в отъезде.
– Марья! Марья Владимировна! – отдуваясь, ко мне спешил Мордахин. Он принялся трясти мне руку и заглядывать в глаза. – Жива! Счастье-то какое!
Насчет счастья он, конечно, загнул. Я промолчала, но спросила:
– Говорят, вчера вы меня искали?
– А, – махнул он рукой, – из района звонили. Отчитаться надо о работе с несовершеннолетними. – И снова уставился на меня телячьим взглядом. – Куда ж тебя сейчас пристроить? Квартир свободных нет пока.
– Не беспокойтесь, Иван Дмитриевич, – сказала я, – в опорном пункте есть диванчик. Перекантуюсь как-нибудь.
– Маша, – подала голос баба Нюра, – я ж говорю, у меня место есть…
– У меня тоже спальня свободная, – перебил ее Шихан. – Перебирайся ко мне, девонька.
– Спасибо, дорогие, – я прижала руку к сердцу, – не хочу вас беспокоить. Я ведь и в полночь с участка возвращаюсь, и под утро… Бывает, и ночью работаю…
– Ко мне переедешь, – раздалось за моей спиной.
Я оглянулась. Сева, явно протрезвевший, но с опухшей физиономией, стоял в паре шагов от нас рядом с «Ниссаном». Заметив мой взгляд, он быстро подошел и, схватив за руку, силком оттащил за машину.
– Сдурел? – разозлилась я. – Куда ты меня тянешь?
Я попыталась вырваться, но Сева еще сильнее стиснул мою руку.
– Прости меня, – сказал он, отведя взгляд. – Скотина я, конечно. Нажрался до поросячьего визга. Но ты тоже хороша! – И кивнул в сторону Замятина, который разговаривал с Батраковым метрах в пяти от нас. – На свеженькое потянуло?
– Сева, – процедила я сквозь зубы, – не нарывайся! Я ведь при всех могу приложиться к твоей физиономии.
Но Сева не обратил внимания на мой грозный тон. И руку не отпустил, хотя я пыталась освободить ладонь из его цепких пальцев.
– Выходи за меня замуж, – его взгляд помрачнел еще больше, видно, он досрочно прочитал приговор на моем лице. Но сдаваться все ж не собирался. – Я сейчас с Мордахиным договорюсь, живо нас распишет.
– Нет, Сева! – я все-таки освободилась от его хватки. – Не пойду! Не до того сейчас.
– А до чего? – взвился Сева. – У тебя ж все сгорело. Небось кроме этого костюма ничего не осталось? Как дальше жить будешь?
– Твоими молитвами! – огрызнулась я. – И этот пожар – не повод бросаться в чьи-либо объятия. Я уж как-нибудь сама решу, где и с кем мне жить!
Сева побелел, глаза его сузились, лицо исказилось от бешенства. Честно сказать, я впервые видела его в ярости. Даже застав нас с Замятиным, он не так взбеленился.
– Ну, сука! Пожалеешь! – выкрикнул он, ничуть не заботясь, что зеваки навострили уши. – Приползешь еще, только поздно будет! Не приму, вот те крест, не приму! – И, рванув на себя дверь внедорожника, почти упал на сиденье. Но прежде чем тронуться с места, в исступлении прокричал: – Машину верни, а то заявлю об угоне! – И громко выругавшись, врубил такую скорость, что из-под колес веером взметнулись комья земли вперемешку с травой и щебенкой.
Все, кто стояли на пути джипа, бросились врассыпную, а баба Нюра погрозила вслед машине сухоньким кулачком:
