экспедиционными документами. Я так зарылся в бумаги, что едва не свалился со стульчика, когда в палатку ворвался участковый. Глаза его были круглыми от ужаса. В руке он сжимал пистолет.
«Петр Аркадьевич, – сказал он, заикаясь, – в роще что-то происходит!»
«В роще?» – удивился я.
Мы выскочили на улицу. Дружинники бросились к нам. Здоровенные парни буквально тряслись от ужаса.
«Что случилось?» – спросил я в недоумении.
«Смотрите!» Участковый вытянул руку в сторону рощи. Над ней полыхало зарево. Очень сильное, вполнеба. Вначале я подумал, что там бушует пожар. Но тотчас услышал низкий рокот. Казалось, он шел из-под земли. Но это был ритмичный рокот, словно кто-то стучал в огромный барабан. Затем на какое-то время звук распался: зазвучали несколько барабанов. Какие-то – глуше, какие-то – громче, отчего сердце у меня забилось в непривычном ритме. Мне стало жутко.
«Шаманы камлают, – тихо сказал участковый. – Большой костер жгут».
Тут я заметил, что сотрудники тоже выбрались из палаток и окружили нас тесным кольцом. Женщины на грани истерики, мужчины выглядели не лучше. И уж здесь-то я не мог показать, что у меня поджилки тряслись не меньше, чем у них.
«Что случилось? – спросил я строго. – Чего всполошились? Местные обряд справляют. Не слышали разве барабанов? Костров не видели? Расходитесь по палаткам! Завтра трудный день!» – Петр Аркадьевич перевел дыхание и едва заметно улыбнулся. – Вспоминаю, и до сих пор – мороз по коже…
– А дальше?
– Никто мне не подчинился. Более того, люди начали роптать. Кто-то выкрикнул: «Уезжать надо к чертовой матери!» Я понял: надо спасать ситуацию, и предложил отправиться в рощу, чтобы своими глазами увидеть: ничего особенного не происходит. Со мной согласились. Дружинников решили оставить с женщинами, а участковый и несколько добровольцев из мужчин двинулись вслед за мной в рощу. Да, перед этим я открыл сейф и достал пистолет. Руководителю экспедиции полагалось оружие. Было очень душно. Я снял штормовку и бросил ее на кровать. Помню, как звякнули ключи. Но мне, поверьте, в то время было не до ключей и не до сейфа.
– Кто-нибудь присутствовал в палатке, когда вы открывали сейф?
– Никого! Я забежал на несколько минут и быстро вышел.
– Вы сказали, что взяли добровольцев из мужчин. Значит, кто-то остался в лагере, кроме моего отца и трех дружинников?
Петр Аркадьевич нахмурился.
– Да, остались. Тот самый Волвенкин, которого вы видели на фотографии. Он накануне сильно ушиб ногу, свалившись нечаянно в раскоп, да еще пара очень пожилых археологов.
– А как же мои родители? Никак не отреагировали на суматоху? Или сделали это намеренно?
– Машенька, я не знаю, – развел руками Петр Аркадьевич. – Намеренно, не намеренно, честно сказать, мне было не до них. Я заметил, свет в их палатке не горел.
– А если их уже не было там? Вдруг они ушли раньше?
– Машенька, повторяю, мне в то время даже в голову не пришло проверить, на месте они или куда-то исчезли. Я рассердился на вашего отца и воспринимал его затеи как каприз несформировавшейся личности. В науке частенько наступаешь на горло собственной песне, а ваш отец отказывался это понимать. Словом, мы миновали палатку ваших родителей и направились к роще. Я, конечно, расслышал несколько реплик, которыми обменялись сотрудники. Они не меньше моего недоумевали, почему Замятины не вышли наружу…
– Что вы сказали? Замятины? – вскрикнула я от неожиданности. – У отца фамилия Замятин?
– Ну да! Замятин! – с не меньшим удивлением уставился на меня Петр Аркадьевич. – А вы разве… не знали?
– Откуда? – сердито спросила я. – Я всю жизнь была Лазаревой. Бабушка и здесь все засекретила!
Петр Аркадьевич осуждающе покачал головой:
– Странно все это! Как-то не вяжется с Вероникой, которую когда-то знал. И что греха скрывать, даже влюблен был немного, – он махнул рукой, – но это к делу не относится. Не сердитесь, Машенька…
Хорошо говорить: «Не сердитесь!» Если бы он знал, на кого я реально рассердилась. Замятин! Однофамилец? Но такое случается только в дешевых сериалах!
– А отчество? Отчество моего отца? – выговорила я через силу, приготовившись к самому худшему. – Вы помните его отчество?
И не ошиблась.
– Матвеевич, – с недоумением произнес Петр Аркадьевич. – Вы и этого не знали?
Я сжала виски ладонями. Голова разламывалась от невыносимой боли. Брат отца! Мой дядька! А я спала с ним! Господи, за что мне такое наказание?
– Машенька, Машенька, – засуетился старый ученый, пытаясь всунуть в руки стакан с водой. – Что случилось? Вам плохо? Выпейте водички…
Голос его дрожал. Я оттолкнула стакан и принялась качаться на стуле. Мне хотелось завыть во весь голос, но я лишь стонала сквозь зубы, не в силах отогнать жуткие видения… Замятин рядом в постели, его руки на моей груди, его поцелуи… И главное… Наша близость… У меня перехватило дыхание. Нет, я одна, одна виновата в том, что случилось… Кинулась, как безумная, в объятия первого встречного, ни о чем его не расспросив… Боже, почему это выпало мне? За какие грехи? И каково будет Замятину узнать, что переспал с собственной племянницей?
Стекло коснулась губ, струйка воды скатилась по подбородку. Это неожиданно отрезвило меня. Я схватила стакан и залпом выпила воду с привкусом какого-то лекарства. В глазах немного прояснилось.
– Валерьянки накапал, – пояснил Петр Аркадьевич, принимая пустой стакан.
Я кивнула головой и стиснула зубы так, что заломили челюсти. Ничего, я вытерплю! Впервой, что ли? Переживу с божьей помощью, а потребуется, и сдачи дам – мало не покажется!
– Рассказывайте дальше, – попросила я, с трудом справившись с всхлипом, который рвался из груди. – Не обращайте на меня внимания. Сразу столько всего!
– Бедная девочка, – пробормотал Петр Аркадьевич и тоже отхлебнул из моего стакана. Оказывается, там еще осталось. На донышке… И поинтересовался: – Так ли вам нужно знать, что с нами случилось в роще? Ведь к вашим родителям это не имеет никакого отношения?
– Я хочу знать все, – может, чересчур нервно ответила я.
Петр Аркадьевич вздохнул:
– Хорошо, слушайте! Но, с вашего позволения, я закурю. Только сигарету. Где-то тут у меня завалялись… – Он выдвинул ящик кухонного стола.
Но я протянула ему свою пачку:
– Курите!
Петр Аркадьевич вытянул сигарету. Руки у него дрожали. Я подумала, как бы эти воспоминания не довели старика до сердечного приступа.
Глава 18
Некоторое время мы курили, думая о своем. Петр Аркадьевич первым затушил сигарету в пепельнице и вопросительно посмотрел на меня.
– Я слушаю, – сказала я и тоже затушила сигарету.
– Ночью дорога через луг оказалась не такой гладкой, как днем, – снова начал свой рассказ Петр Аркадьевич. – Кочки, высокая трава, да еще роса легла… Поэтому, когда мы добрались до рощи, на нас живого места не было. Чем ближе мы подходили, тем сильнее хотелось повернуть назад. Это ясно читалось на лицах моих спутников, да и я, вероятно, выглядел не лучше. Но именно я затеял ту бесшабашную вылазку и поэтому не имел права показать трусость. На подходе к опушке из-за туч выглянула луна, стало светлее, но барабаны, а может, бубны, звучали все громче и громче, и мы, сбившись в кучу, продолжали движение, ориентируясь на звук и свечение. Оно было таким ярким, что деревья казались угольно-черными на его фоне. В какой-то момент я пожалел, что не прихватил солнцезащитные очки.
«Стойте! – Участковый внезапно остановился и поднял вверх руку. – Пригнитесь!» Он вовремя
