выцветшем одеяльце с печатью.
— Королевна просто! — причмокивала нянечка, любуясь вышивкой на пододеяльнике, разглядывая платочки, которые Татьяна Ивановна сложила в остальное белье. — Да это у нас богатая невеста, с приданым…
— Я где-то должна расписаться? — с досадой перебила Татьяна Ивановна. Ей хотелось как можно скорее уладить все формальности и покинуть это учреждение. После пережитых треволнений и бессонной ночи она едва стояла на ногах. Но об отдыхе не могло быть и речи. Ей предстояло увидеться с дочерью, разговаривать с ней. Татьяна Ивановна больше всего сейчас боялась реакции Калерии. Она не знала, чего ей ждать. В проснувшемся роддоме царила обычная жизнь — новая роженица со стонами ходила по коридору, поленышками завернутых малышей несли кормить, в послеродовой палате, где лежало человек восемь счастливых мамаш, раздавался смех.
Калерия лежала в отдельной палате. Сначала Татьяна Ивановна подумала, что дочь спит, но Лера открыла глаза и жадно вцепилась глазами в мать. Татьяна Ивановна почувствовала себя как под прицелом. Она испугалась, что Лерочка сейчас все прочтет по ее глазам. Но выдержала этот взгляд, положила свою руку поверх дочкиной. Лера увидела, что лицо матери измучено бессонной ночью. Обычно свежая, ухоженная и довольная собой, сейчас она выглядела подавленной. Под глазами — темные круги, в углах рта — скорбные морщинки. Ничто не укрылось от быстрого взгляда Лерочки.
— Мама! Она умерла! Они сказали мне, что она умерла! — Лера села на постели, и Татьяна Ивановна тут же сделала движение навстречу. В ее лице, как в зеркале, отразилась боль.
— Да, моя дорогая, я знаю!
Татьяна Ивановна не притворялась, она понимала, как должна переживать свое горе дочь. Однако знала и то, что все проходит. Особенно в 17 лет.
— У тебя были трудные роды. Ребенок слабенький, это бывает…
Татьяна Ивановна держала дочь в своих объятиях и гладила по спине, по голове. Как в детстве, когда та болела.
— Мама, она прилетала ко мне, я видела!
— Что ты, Лерочка, о чем ты?
Татьяна Ивановна с тревогой прислушивалась. Уж не началась ли у дочери послеродовая горячка?
— Я лежала на столе, а в окно билась голубка. Медсестра сказала, что примета плохая, будто кто-то умрет. Я теперь знаю, что это она была… моя малютка…
— Ну что ты такое говоришь? — с мягким укором вклинилась мать. — Комсомолка, и веришь в приметы? Да?
Они плакали обе, держась друг за друга. Плакали каждая о своем.
— Какая я теперь комсомолка, мама… Меня исключат теперь. И пусть. Мне все равно…
— Что ты, Лерочка! О чем ты? Никто не узнает! Мы даже папе не скажем! Я буду молчать, только ты никому не проговорись. Все пройдет, дорогая моя. Все забудется.
Вошла медсестра и принесла большую пеленку.
— Грудь нужно перетянуть, чтобы молоко не прибывало. Давай-ка…
Медсестра была приветлива. Татьяна Ивановна впервые за несколько дней вздохнула спокойно. Все идет как надо. Пока муж внедряет свои стратегические разработки, она осуществила и придумала не менее сложный план. Она знала, что теперь будет так, как она задумала. Молодость возьмет свое, организм дочери быстро восстановится. Девочка успешно сдаст экзамены и летом поступит в институт. О том, что пришлось им пережить в эти полгода, не узнает никто. Никогда.
Часть 2. Иринка
Иринка возвращалась из школы одна. Девочки ушли сразу после уроков, все вместе. За ними приходила воспитательница, как обычно. А Иринку оставили после уроков, потому что у нее страдало чистописание.
Снова на разлинованную косой линейкой чистую страницу шлепнулась синяя клякса. Писать чисто оказалось не так легко. Этот неприятный эпизод обернулся для девочки неожиданным приключением — она впервые возвращалась из школы совершенно одна!
Сознание собственной единичности впервые посетило ее и теперь приятно покалывало внутри.
Желтый теплый октябрьский день бросал под ноги резные листья. Ирочка останавливалась, чтобы поднять их и рассмотреть. Самые мелкие листья падали с березы, а самые интересные, пожалуй, роняла рябина, оставляя себе лишь яркие ягоды. Иринка попробовала одну — вся сморщилась от горечи, плюнула. Ну надо же! И зачем бывают такие невкусные?
Она хорошо знала дорогу — нужно все время идти по тротуару, вдоль дороги, потом перейти стадион, и уже будет виден их четырехэтажный, выкрашенный желтым дом.
Этой дорогой их всегда водила воспитательница. И вдруг Иринке пришло в голову, что сегодня она проделывает эту дорогу самостоятельно и никто не узнает, если она немного изменит маршрут. Ведь если пойти, допустим, не по тротуару, а через двор, придешь туда же. Зато увидишь столько интересного!
Большой двор, заключенный в квадрат четырех многоэтажных домов, давно притягивал ее. Несколько раз, проходя мимо по тротуару, она видела в просвет меж домами качели, песочницу, играющих там детей, гуляющих молодых женщин с колясками. Это был чужой, непонятный, но очень заманчивый мир.
Она остановилась и легко уловила среди общего шума улиц звуки двора.
— Лелик! Обедать!
— Мам! Я еще погуляю…
— Ле-лик! Обе-дать!
Кого-то настойчиво звали домой, а он не хотел, этот глупый Лелик! Как бы она, Иринка, хоть на полчаса поменялась бы с ним местами, чтобы зайти в одну из квартир, посмотреть хоть одним глазком, как там все устроено…
Иринка нерешительно сошла с тротуара и ступила на чужую территорию. Она шла боязливо, словно кто-то мог сразу обнаружить, что она нездешняя, что у нее нет никакого права гулять здесь. Но, к своему удивлению, она поняла, что никто не обращает на нее внимания.
Посреди двора возвышался фонтан. В круглом его бассейне была вода, а из воды гипсовый мальчик вытаскивал большую рыбу. Мальчишки пускали в воду бумажные кораблики, дули на них. Кораблики покачивались на поверхности воды.
Качели были заняты — там катались девочки постарше. Иринка не решилась к ним приблизиться.
Двое малышей терзали трехколесный велосипед. Внимание Иринки привлекли две девочки примерно ее возраста. Они возили колясочку, точную копию такой, какую катала по тротуару взрослая женщина. Колясочка была низенькая, с откидным верхом, с удобной ручкой. Все было как у настоящей, отличался только размер.
Коляска предназначалась для кукол. Иринка как завороженная замерла неподалеку и стала смотреть. Девочки остановились возле скамейки, достали из коляски своих кукол и начали их разворачивать. У одной девочки, той, что была повыше ростом, кукла была обычная, Иринка видела таких и раньше — с гипсовым лицом и матерчатым туловищем. Зато другая кукла вмиг потрясла ее воображение. Таких она не видела никогда! Кукла была совсем как настоящий человек! У нее были белые пушистые волосики, глазки с ресницами открывались и закрывались, маленькие резиновые ручки с пальчиками ничем не отличались от ручек настоящего ребенка.
— Нравится? — спросила девочка, такая же беленькая и чистенькая, как ее кукла.
Иринка часто-часто закивала и шагнула к скамейке.
— Хочешь подержать?
Иринка с трепетом приняла предложенное ей сокровище. Кукла смотрела на нее голубыми глазами.
