платья. Молча она избавилась от своего шедевра — шила неделю! И они набросились друг на друга, сотрясаемые от разрядов накопленного электричества.
Узкая солдатская кровать стонала, угрожающе звенела и в конце концов стала греметь всеми своими пружинами, грозя развалиться, превратиться в груду металлолома. Но в конце концов затихла, лишь изредка обиженно ворча.
— Теперь ты моя жена, по-настоящему, — прошептал Сергей ей в волосы, и она почувствовала, что он улыбается.
В эту ночь они не пошли за детьми. И старая, видавшая виды железная койка то и дело принималась раскачиваться и стонать. Угомонились молодожены только под утро, когда наконец уснули, переплетясь конечностями, как деревья корнями.
В это время уже дежурные матросы вышли с метлами подметать тротуары гарнизона. Начиналось утро нового дня. На этой же неделе Топольковы официально зарегистрировали свой брак.
В ту ночь в гарнизоне провела без сна еще одна пара. На банкете в отличие от Топольковых они почти не были вместе, поскольку оба были заняты. Капитан Дробышев вел торжественную часть, а его жена подхватила эстафету — концерт и вся развлекательная часть банкета были на ней. Но даже когда можно было переложить свои заботы на чьи-то плечи и сесть за стол, Калерия Петровна находила предлог, чтобы умчаться, что-то организовать, с кем-то беседовать. Кирилл только удивленно оглядывался — где же супруга?
Она издалека то и дело выхватывала его глазами и смотрела, смотрела… пока не натыкалась на его удивленный, вопрошающий взгляд. «Что? Почему ты смотришь так, будто прощаешься?»
Кирилл Дробышев достаточно хорошо знал свою жену. У них всегда было не так. Помнил эту едва сдерживаемую радость встречи, эти шуточные подмигивания друг другу сквозь толпу. Уж мы-то с тобой знаем, что все это лишь дань необходимости и в этой толпе существуем мы двое, и я всегда помню это…
Именно так можно было перевести их многозначительные подмигивания. А сегодня она не ответила ему. Она словно не заметила его подмигивания, смотрела так серьезно. Будто можно в такой день смотреть так серьезно. Будто у них так принято… Когда у них — все наоборот! Смех и взаимные подшучивания — это стиль их отношений.
А вот когда подкрадывается подобный серьез — это сигнал опасности.
Он встревожился.
Калерия Петровна видела, как улизнули Топольковы, и порадовалась за них. Какая приятная пара… Когда-то они с Кириллом тоже вот так убегали в разгар банкета.
Мысль споткнулась о спину официантки. Та загородила собой Кирилла, и Калерия ощутила мгновенный укол ревности.
Что, если все-таки это правда? Пусть на десятую долю, но правда? Что, если она ему хотя бы нравится? И ему приятно, что эта Юля обслуживает его стол, с улыбкой несет поднос… Хотя улыбку непросто представить на этом суровом личике. И все же крутится она у стола, это уже слишком.
Калерия впервые за много лет так мучительно ревновала мужа. Что ж, я старею, уступаю позиции. Что я могу противопоставить вспыхнувшей страсти? Я даже не могу сказать: «У нас же дети!» Самый весомый аргумент…
Она ловила глазами своего мужа. Он, будто не замечая пасов официантки, беседовал с сослуживцем. И вдруг посреди непринужденной беседы поднял глаза, и их взгляды пересеклись. Он заметил, что жена наблюдает! Он увидел, давно увидел и понял: что-то не так.
Калерия на миг запаниковала. Но только на миг. Лучше уж сразу. Объясниться, все обрубить, не мучиться.
Он шел к ней, продираясь сквозь танцующие пары. Пробрался, обнял.
— Пошли погуляем?
Она сходила за шалью.
Влажная ночь оглушила тишиной. Позади веселился и шумел второй этаж камбуза, впереди приглушенно роптал океан.
— Я так соскучился, — сказал Кирилл и обнял жену за плечи. Она не ответила. Некоторое время они шли шаг в шаг, тесно прижавшись.
— Кир, ты помнишь, как мы после свадьбы приехали на точку?
— Спрашиваешь! К нам в первую же ночь забрался в комнату ежик и всю ночь шуршал газетой.
— И мы пытались накормить его чем-то из своего сухого пайка…
— Шпротами!
— Точно, шпротами!
— Лера… что случилось?
Он остановился и повернул ее к себе.
Было темно, но он что-то пытался разглядеть в ее лице.
Она потянула его за собой к стадиону. Дошли до стадиона. Дальше начинался ряд сосен, теснящийся к берегу. За соснами сразу начинался океан.
Раньше это был их любимый маршрут. Раньше… Что, уже отдала?
Она с усмешкой поймала себя на этой мысли, встряхнула головой. Ведь чувствует она: не может это быть правдой! Кирилл сейчас рядом такой родной, такой свой. Все, что болело эти дни, теперь вдруг будто накрыли несколькими слоями марли с анестезией. Притупилось, притихло.
Все глупости. Но все же сказала:
— Ко мне приходила официантка из вашей столовой и сказала, что у вас любовь.
Кирилл смотрел на нее молча, но она уже чувствовала: в его глазах оживают смешинки. До этих слов они лежали замороженные. И вот ожили.
— Фух!.. А я решил, что стряслось что-то! Весь вечер за тобой наблюдал. Думал, заболела. Вижу: какая-то не такая.
— А какая я могу быть, если мне объявили: «Подвиньтесь, я люблю вашего мужа».
— Надеюсь, ты не растерялась? Нашлась что ответить?
— Я вижу, Дробышев, тебя забавляет эта ситуация.
— А тебя нет?
— Меня — нет. Я уже с десяток таких ситуаций разобрала на женсовете. Веселого мало.
Кирилл посадил ее на узкую скамейку. Сам сел рядом. Тесно-тесно обнял за плечи. Как раньше, когда они приходили сюда смотреть футбол.
— Ты у меня совсем девочка. Я думал, что живу с мудрой женщиной, а ты…
— Сам ты…
— Нет, ты! Вот, посмотри, — говорил он, обнимая ее, чуть покачиваясь из стороны в сторону. — Мы с тобой одно целое. Мы — одно существо, мы срослись… Чувствуешь?
— Чувствую, что тебе нужно побриться.
— Ну вот, тогда веди меня бриться. — И, повернув ее лицо к своему лицу, проговорил в самые глаза: — Я так соскучился…
Дробышевы шли домой, держась за руки, как школьники.
Дома, не включая свет, они пробрались в спальню.
Встреча после разлуки всегда приносила им новую волну влечения друг к другу, радость телесного и духовного общения. Но сегодня, после этой небольшой размолвки, они испытывали настоящую страсть, и оба были немного ошарашены собственными ощущениями.
Короче говоря, они сегодня почувствовали себя немного молодоженами.
В перерывах между нежностями они шептались, делясь друг с другом первым кругом новостей, поскольку для неглавных событий еще оставалось утро и вечер и много-много дней впереди.
Единственной запретной темой в семействе Дробышевых оставалась тема детей — после того случая, когда Калерия последний раз потеряла ребенка и перенесла жесточайшую депрессию. Она не нарушала установленного правила. Хотя ее так и подмывало рассказать о том, как она подружилась с Ириной Топольковой и ее славными малышами. Так хотелось рассказать, какие они потешные, эти близнецы, и как
