(ещё двое умерли в детстве от оспы). После окончания Чумы тот поступил в Кембридж, где Даниель был у него наставником. Чарльз обещал вырасти в толкового натурфилософа, однако теперь он остался единственным отпрыском великого рода и уже не мог быть никем иным, разве что род перестанет быть великим или сам он перестанет быть его частью.
Джон Комсток встал посреди церкви и сказал:
— Голландцы превосходят нас во всём, кроме зависти.
В один прекрасный день король Карл закрыл Казначейство, то есть признал государство несостоятельным: это значило, что корона отказывается выплачивать не только долги, но и проценты по ним. Через неделю скончался Даниелев дядя Томас Хам, виконт Уолбрук. Сердце его разорвалось от горя, или он сам наложил на себя руки, знала только тётя Мейфлауэр, да это и ничего, и сущности, не меняло. Итогом стала самая театральная сцена из всех, что Даниель видел за последний год в Лондоне (исключая, возможно, «Осаду Маастрихта»): открытие Крипты.
Государственные чиновники опечатали подвал Томаса Хама сразу после смерти владельца; вокруг поставили мушкетёров, чтобы так вкладчики, которые в последние несколько недель образовали плотную, никогда не расходящуюся толпу перед входом в дом — как другие держали памфлеты с обличением французских зверств в Голландии, так эти сжимали обязательства золотых дел мастера на имя Томаса Хама, — не ворвались и не потребовали свои блюда, подсвечники и гинеи. Начались юридические манёвры; они продолжались дни напролёт, бросая странную тень на погребение дяди Томаса. Владелец подвала лежал в могиле, его ближайших помощников нигде не могли сыскать; по слухам, их видели в Дюнкерке, где они пытались сплющенными золотыми кубками и супницами оплатить дорогу в Бразилию. Однако то были слухи. Факты находились в знаменитом своей надёжностью подвале братьев Хамов на Треднидл-стрит.
Его наконец распечатал эскадрон лордов и судей в сопровождении мушкетёров. Понятыми выступали Релей, Стерлинг и Даниель Уотерхаузы, а также сэр Ричард Апторп и другие государственные мужи. Прошло три дня с тех пор, как король умыл руки от государственных долгов и сэр Томас Хам принял крестную муку от Казначейства. Это обстоятельство не преминул отметить Стерлинг Уотерхауз, как всегда, внимательный к мелочам. Стоя среди знатных и важных особ перед домом своего шурина, он шепнул Даниелю: «Как знать, не найдём ли мы камень отвален и гроб пуст?»
Даниель возмутился было двойному кощунству, потом вспомнил, что сам практически переселился в театр и каждый вечер пялится на некую актёрку — ему ли упрекать Стерлинга за шутку?
Это оказалась не шутка. Подвал был пуст.
Вернее — не пуст. Сейчас он был полон онемевшими людьми, которые стояли на римском мозаичном полу, не в силах двинуться с места.
РЕЛЕЙ: Я знал, что дела плохи. Но, Господи, здесь нет даже
СТЕРЛИНГ: Своего рода анти-чудо.
ЛОРД ВЕРХОВНЫЙ КАЗНАЧЕЙ: Скажите мушкетёрам, пусть позовут ещё мушкетёров.
Некоторое время они стояли, почти не шевелясь. Разговоры вспыхивали и тут же гасли, как порох на мокрых полках. Единственным исключением, как ни странно, были Уотерхаузы. Катастрофа прибавила им разговорчивости.
РЕЛЕЙ: Наш последний покупатель сказал, что ты решил заделаться архитектором, Даниель.
СТЕРЛИНГ: Мы думали, ты будешь учёным.
ДАНИЕЛЬ: Все другие учёные этим занимаются. Недавно Гук рассчитал наконец конструкцию арки.
РЕЛЕЙ: Ты хочешь сказать, что все существующие арки построены по наитию?
СЭР РИЧАРД АПТОРП: Арки — и финансовые учреждения.
ДАНИЕЛЬ: Кристофер Рен перепроектирует все арки в соборе Святого Павла теперь, когда Гук ему объяснил.
СТЕРЛИНГ: Славно! Может, новый не будет таким кособоким и убогим, как прежний.
РЕЛЕЙ: К слову, Даниель, ты не хочешь показать нам свои планы?
ДАНИЕЛЬ: Планы?
РЕЛЕЙ: Если мне простят беглое отступление, я бы хотел взглянуть на твои планы.
Это был плохой каламбур и скрытый намёк со стороны Релея, старшего в семье (он достиг пятидесяти пяти лет и казался Даниелю молодым Релеем в наряде богача и старческом гриме), что пора уносить ноги. Так братья и поступили; сэр Ричард Апторп последовал их примеру. Они поднялись на второй этаж, в ту самую спальню, куда Даниель в своё время смотрел с крыши Грешем-колледжа. Камень уже влетел в окно и несуразным украшением лежал на ковре среди стеклянных многоугольников. Другие стучали о стены; Даниель распахнул окна, чтобы уберечь стёкла. Все влезли на кровать посреди комнаты и стали смотреть на летящие камни.
СТЕРЛИНГ: Кстати о гинеях либо отсутствии оных: скверно получилось с Гвинейской компанией, а?
АПТОРП: Пф! Она вроде театральных пшиков вашего брата. Я свои акции продал давным-давно.
СТЕРЛИНГ: А ты, Релей?
РЕЛЕЙ: Я — её кредитор.
АПТОРП: Получите восемь шиллингов за фунт.
РЕЛЕЙ: Досадно, слов нет, но всё больше, чем получат вкладчики Томаса Хама.
ДАНИЕЛЬ: Бедняжка Мейфлауэр!
РЕЛЕЙ: Она с маленьким Уильямом переезжает ко мне, так что тебе придётся искать другое пристанище, Даниель.
СТЕРЛИНГ: Какой дурак скупает долговые обязательства Гвинейской компании?
АПТОРП: Джеймс, герцог Йоркский.
СТЕРЛИНГ: Вот я и спрашиваю, какой бесстрашный герой и так далее…
ДАНИЕЛЬ: Бред! Это же его собственные долги!
АПТОРП: Это долги Гвинейской компании. Герцог закрывает Гвинейскую компанию и создает новую Королевскую Африканскую компанию. Он будет её управляющим и единственным пайщиком.
РЕЛЕЙ: Мало ему потопить наш флот и поработить нас Папе — он её хочет продать в рабство всех негров.
СТЕРЛИНГ: Брат, ты говоришь подозрительно похоже на Дрейка.
РЕЛЕЙ: Возможно, на меня действует близость вооружённой толпы.
АПТОРП: Герцог Йоркский уходит из Адмиралтейства.
РЕЛЕЙ: Потому что от Адмиралтейства ничего не осталось.
АПТОРП: Женится на хорошенькой католичке [55] и улаживает свои африканские дела.
СТЕРЛИНГ: Сэр Ричард, наверное, вы опять знаете обо всём раньше всех, не то возмущённая толпа уже вышла бы на улицы.
РЕЛЕЙ: Она и вышла, малоумок, и, если у меня не видение в духе Дрейка, поджигает сейчас этот самый дом.
СТЕРЛИНГ: Я хочу сказать, возмущение было бы направлено против герцога, а не против нашего покойного шурина.
ДАНИЕЛЬ: Третьего дня я своими глазами видел возмущение против герцога, однако оно касалось его религиозных, а не военных, политических либо коммерческих изъянов.
СТЕРЛИНГ: Ты пропустил «интеллектуальных» и «моральных».
ДАНИЕЛЬ: Я стараюсь быть кратким — у нас маловато той субстанции, присутствующей в
РЕЛЕЙ: Герцог Йоркский!.. Какой придворный лизоблюд удумал назвать Нью-Йорк в его честь?! Вполне приличный город.
ДАНИЕЛЬ: Если мне позволительно сменить тему, то причина, по которой я привёл вас в эту
