включу ее. Она зашумит, как самолет, но тебе ни капельки не будет больно. И, может быть, она сделает тебя чуть-чуть умнее.
Гуарино щелкает переключателями, большая машина начинает гудеть, красные и голубые огни зажигаются и гаснут. Чарли в ужасе. Его трясет, он вырывается из стягивающих ремней. Он начинает кричать, но Гуарино быстро заталкивает ему в рот комок марли.
– Ну, ну, Чарли. Хватит. Ты же хороший мальчик. Тебе не будет больно.
Чарли снова пытается закричать, ко изо рта доносится только сдавленный стон, от звука которого его начинает тошнить. Он чувствует, как по ногам расползается сырость, а запах говорит, что мама снова отшлепает его и поставит в угол. Контролировать некоторые функции организма ему не под силу. При малейшем волнении он пачкает себя. Он задыхается… ему плохо… тошнит… кабинет проваливается в темноту…
Чарли не знает, сколько прошло времени, но когда он открывает глаза, марли во рту уже нет, ремни расстегнуты. Доктор Гуарино усиленно делает вид, что в кабинете ничем не пахнет.
– Ну что, было больно?
– Н-н-нет…
– Тогда почему ты так дрожишь? Машина всего лишь сделала тебя умнее. Как ты считаешь, стать умнее – это хорошо?
Забыв свои страхи, Чарли широко раскрытыми глазами смотрит на машину.
– А я стал умнее?
– Конечно! Встань сюда. Что ты чувствуешь?
– Мне мокро. Я наделал в штанишки.
– Да, хм, что же… В следующий раз ты так не сделаешь, правда? Ты уже узнал, что это не больно, и не будешь бояться. А теперь скажи маме, что ты стал умнее. Она два раза в неделю будет приводить тебя сюда, и мы займемся энцефалорекондиционированием. Ты будешь становиться все умнее, умнее и умнее.
Чарли улыбается,
– А я могу ходить спиной вперед!
– Правда? Давай-ка посмотрим, – тщательно изображая изумление, произносит Гуарино.
Медленно, с огромным старанием, Чарли делает несколько шагов назад и натыкается на кушетку. Гуарино удовлетворенна кивает головой:
– Здорово! Но ты только подожди! Когда мы закончим курс, ты будешь самым умным мальчиком в своем квартале!
Чарли краснеет от удовольствия. Люди не часто улыбаются ему и говорят, что он молодец. Даже ужас перед машиной и ремнями куда-то уходит.
– Во всем квартале? – От этой мысли у него спирает грудь. – Умнее, чем Хайми?
Гуарино снова улыбается:
– Умнее, чем Хайми.
Чарли глядит на машину с новым интересом и уважением – она сделает его умнее Хайми, который живет через два дома от них, умеет читать и писать и уже принят в бойскауты.
– Это ваша машина?
– Пока нет. Она принадлежит банку, но скоро станет моей, и я смогу многих ребят сделать умными. – Он гладит Чарли по голове и продолжает: – Иметь с тобой дело куда приятнее, чем с теми нормальными детьми, которых матери приводят ко мне в надежде, что я превращу их в гениев. А ты, Чарли… оставайся самим собой – хорошим маленьким мальчиком.
Доктор открывает дверь и выводит Чарли к родителям.
– Вот он. Ничего страшного не случилось. Замечательный мальчишка. Мы с ним будем друзьями. А, Чарли?
Чарли согласно кивает. Он хочет понравиться доктору Гуарино, но вот он встречает взгляд матери и ужас возвращается.
– Чарли! Что ты натворил!
– Случайность, миссис Гордон. Не наказывайте его. Посещение врача не должно ассоциироваться с наказанием.
Но Роза Гордон сгорает от стыда.
– Отвратительно! Доктор, я просто не знаю, что делать. Он и дома забывает… при гостях… Мне так стыдно за него!
На лице матери написано неприкрытое презрение, и Чарли начинает бить дрожь. На мгновение ему посчастливилось забыть, какой он плохой и как заставляет страдать маму и папу. Он не знает почему, но ему страшно, когда мама говорит, что он заставляет их страдать, и когда она плачет и кричит на него, он отворачивается к стенке и тихо стонет.
– Не пугайте его, миссис Гордон, и успокойтесь. Приводите его ко мне по вторникам и четвергам в это же время.
– Так поможет ему это или нет? – спрашивает Матт. – Десять долларов очень…
– Матт!!! – Роза хватает его за рукав. – Ну как ты можешь! Твоя плоть и кровь! Может быть, доктор Гуарино с божьей помощью вылечит его, и он станет похож на других, а ты твердишь про деньги!
Матт Гордон хочет что-то сказать, передумывает и вытаскивает бумажник.
– Ну что вы… – вздыхает Гуарино, изображая смущение при виде денег. – Финансовые вопросы решает мой ассистент… Благодарю вас. – Он слегка кланяется Розе, пожимает руку Матту, хлопает Чарли по спине. – Прекрасный мальчик, прекрасный, – и, не переставая улыбаться, исчезает в кабинете.
Всю дорогу домой они спорят. Матт жалуется, что в парикмахерском деле застой, а сбережения их тают. Роза с жаром возражает, что нет ничего важнее благополучия их единственного сына.
Чарли испуганно хнычет. Ему больно от злобы в голосах родителей. Как только они входят в дом, он стремглав мчится на кухню и становится там в угол за дверью, прижавшись лбом к стене и тихо плача. Родители не обращают на него внимания. Они забыли, что его нужно вымыть и сменить штанишки.
– Я не истеричка! Просто меня мутит от того, что когда я хочу что-то сделать для твоего сына, ты начинаешь ныть. Тебе все равно, каким он вырастет! Тебе плевать на него!
– Мне не все равно! Просто я давно понял, что никто ему не поможет. Такой ребенок – крест, и нам остается только нести его и любить. С этим я согласен, но не собираюсь потакать твоим дурацким затеям. Все наши сбережения ушли шарлатанам, а на эти деньги я давно мог открыть свое дело. Да-да! Не гляди на меня так! На деньги, которые ты швырнула на ветер, я мог бы завести свою парикмахерскую, а не выбиваться из сил за прилавком!
– Не кричи так. Ему страшно.
– Иди к черту! Теперь я знаю, кто осел в этом доме – я! Потому что не остановил тебя вовремя!
Он выскакивает на улицу и с треском хлопает дверью.
– Прошу прощения, сэр, но мы уже заходим на посадку. Застегните… О, вы так и просидели с ними от самого Нью-Йорка! Почти два часа…
– Я совсем забыл о нем. Расстегну, когда приземлимся. Мне больше не страшно.
Теперь я понимаю, от кого передалось мне это так поразившее всех желание стать
Вот что еще любопытно. Мне следовало бы затаить на Гуарино обиду за то, что он обманул меня, Розу и Матта. Но я вспоминаю его с благодарностью. Он всегда был добр ко мне. Улыбка, дружеское похлопывание по спине, ободряющее слово – все то, что доставалось мне так редко. Он обращался со мной, даже тогда, как с разумным существом.
