— Дай я сама. — Расстегивая ему все застежки, Октавия была уверена, что в этот момент он жарко и жадно смотрит на нее. Она подняла глаза, увидела его напряженный и настойчивый взгляд и поняла, что нужна ему. Она потупилась и заметила, как дрожат от волнения руки.
Теперь Норт стоял перед ней совершенно голый. Она коснулась его мускулистых, покрытыми волосами икр, провела ладонями под коленями, подняла руки и погладила мощные бедра. Он был у нее в руках — загорелый, теплый и прекрасный. И тогда она, удивляясь самой себе, взялась за его возбужденную плоть.
Норт со свистом втянул в себя воздух. От наслаждения.
— Полегче. Я отвык.
Улыбаясь от осознания женской власти, Октавия подняла глаза, продолжая ласкать Норта рукой.
— За двенадцать лет?
— Нет, меньше.
Можно было бы приревновать его, но у Октавии не было на это никакого права. Даже если у него и были другие женщины, все равно она — первая. А сейчас она здесь.
— Тогда ты не знаешь, что значит страдать, — тихо предположила она. — Двенадцать лет я помнила наслаждение, которое ты мне подарил, и не могла ощутить его вновь. Тебе было легче.
Он взял ее за руку, которой она ласкала его.
— Нет, не легче.
Эти слова поразили Октавию. Она даже испугалась, что сейчас расплачется. Подавшись вперед, она опустилась на колени и стала целовать руку, которая удерживала ее, а потом языком провела по головке его плоти.
— Господи! — Норт не принуждал Октавию ни к чему, но и не дал отстраниться. Да она и не собиралась.
Она лизала его, целовала, наслаждаясь мускусным и солоноватым вкусом мужской плоти. Рука на ее затылке стала жесткой. Октавия работала губами, работала языком. Внизу живота росло болезненное ощущение.
— Стоп! — приказал он. Мышцы у нее под руками напружинились. — Остановись.
Октавия подчинилась. Уже одна мысль, что она смогла довести его до предела, давала удовлетворение.
Его глаза горели желанием. Не обращая внимания на больную руку, он выдернул шпильки из волос Октавии, и они рассыпались, укрывая ей плечи. Развернув ее к себе спиной, Норт стал расстегивать на ней платье. Это потребовало времени. Когда он закончил, Октавии уже казалось, что ее поджаривают на медленном огне. Но вот наконец платье соскользнуло с плеч.
Норт притянул ее к себе, и она тихо ахнула, когда их тела соприкоснулись. Грубый и ласковый, жесткий и гибкий — такого Норта она еще не знала. От него веяло жаром. Такого Норта она не помнила.
— Ты еще прекраснее, чем я думал, — шепнул он ей на ухо. — Ты даже не представляешь, как часто я мечтал о тебе.
Октавия вздрогнула, когда его теплое дыхание коснулось ее лица и шеи. Закрыв глаза, она стояла и наслаждалась тем, как его губы прочерчивают тот же маршрут.
Норт опустил ее на постель.
— Ты похож на ангела, — шепнула Октавия. Свет от лампы за спиной Норта образовал вокруг него теплое, золотистое сияние.
Осторожным движением он откинул волосы с ее лица. Норт казался совершенством. Свободно свисавшие волосы придавали ему мальчишеский вид. Жесткость черт смягчалась рассеянным светом. Только повязка нарушала гармонию.
Норт мягко улыбнулся:
— Смотрю на тебя и не могу думать ни о чем разумном. Ты просто наваждение какое-то, дорогая Ви.
Она поймала его взгляд.
— А ты просто воплощение греха.
Норт провел рукой вниз, дотронувшись до ее бедер. И, вздрогнув, Октавия выпрямилась. Губами он потерся о напрягшийся сосок, вызвав приступ сладкой боли.
— Ты так прекрасна. Само совершенство.
Ей захотелось возразить, но не удалось произнести ни слова. Он провел языком вокруг соска. Тот сжался, затвердел, и до боли захотелось, чтобы Норт не останавливался.
— В тебе все прекрасно, — бормотал он. Его дыхание стало жарким, влажным. Просто мучительным!
— Перестань болтать, — потребовала она, запуская пальцы ему в волосы и прижимая его лицо к своей груди.
Норт хмыкнул и осторожно взял сосок в рот.
Октавия застонала. Спустившись по животу, рука Норта остановилась в том месте, где соединялись ее дрожащие бедра.
Ее тело дернулось, когда его палец проник в эту влажную долину. Было слишком хорошо.
— Все в порядке? — тихо спросил Норт, влажно дыша ей в щеку.
— Хочется, чтобы ты вошел в меня. — Октавия без смущения посмотрела в жгучую синеву его глаз. — Мне нужно хоть на минутку почувствовать тебя внутри. Пожалуйста, Норт.
— Одной минуты будет мало. Мне потребуется много больше, чем минута. Я хочу, чтобы ты молила о пощаде, рыдала, а потом расплавилась, как масло.
Закрыв глаза, Октавия отдавалась его ласке. Сладостная боль становилась все сильнее.
Октавия не стеснялась его и не собиралась позволять ему диктовать условия. Она желала его, нуждалась в нем. Но тут присутствовало что-то еще. Что-то настолько сильное, что не хотелось искать слова, чтобы описать это нечто.
Разглядывая его тело, Октавия не переставала удивляться, как из юношеского изящного оно превратилось в жилистое и мускулистое. Проведя руками по ребрам, она погладила волосы, покрывавшие ему грудь.
— Какой же ты красавец! — промурлыкала она. Одной рукой обняв за талию, Норт прижал ее к себе, и их губы встретились.
Они перевели дыхание, когда она полностью приняла его в себя. Это было какое-то непередаваемое ощущение. Никакой боли. Только удовольствие.
После того как они нашли друг друга и чуть не потеряли вновь, их соединяло не только взаимное влечение и желание. Был еще и страх. Страх перед миром, в котором им не предназначено быть вместе.
Он приподнимал бедра, встречая каждое ее движение, и Постепенно у нее внизу живота стала накапливаться боль, требовавшая выхода. Хотелось избавиться от этого мучения. Хотелось, чтобы это мучение оставалось с ней навсегда. Норт размашисто входил в нее чуть ли не со злостью. Октавия почувствовала, как он стал напрягаться, и ускорила темп.
Она вдруг перестала воспринимать все вокруг, когда почувствовала, как Норт освобождается. Она откинула голову назад и закричала, потому что наслаждение обрушилось волнами. Она продолжала содрогаться, пока наслаждение отступало. Хотелось только одного — растянуть этот момент как можно дольше.
— Ви, — шепнул Норт, как ему показалось, спустя целую вечность.
— Не надо, — остановила Октавия, прижав к его губам палец. — Пожалуйста. Иначе все разрушишь.
Норт кивнул и обхватил ее руками. Еще долго они лежали молча.
Слов не требовалось.
