жизни было так мало по-настоящему счастливых мгновений, со смерти матери было так мало приятных переживаний, что мысль о том, что все может сложиться по-другому, вызывала настоящее уныние.
Да, мать любила Норта. Отец тоже любил. Но для отца на первом месте стояла выпивка, на втором — Нелл Шеффилд. Сын — на третьем. Каким бы прекрасным ни был отец, Норт никогда не рассчитывал, что тот окажется в нужную минуту рядом.
Потому-то так и ужасала мысль довериться Октавии. Как можно быть уверенным, что он снова не останется один на один со своими переживаниями и мучениями? Только если поклясться себе больше не делать глупостей.
Если его брат Девлин нашел свое счастье, почему Норт не сможет?
Господи, как же хочется надраться!
— Доброе утро. — Брам улыбнулся, когда Норт вошел в западную гостиную, где брат любил завтракать. — Будешь кофе?
С налитыми глазами, с наждаком вместо языка, с тяжелой, как гранит, головой Норт через силу кивнул:
— Пожалуй.
В этой комнате отец частенько принимал друзей. Панели из вишневого дерева и темно-зеленая обивка создавали какую-то особую мужскую атмосферу. Шкафы были уставлены рядами томов в кожаных переплетах. Стол сиял полировкой. Все сохранялось в таком виде, как было при отце.
За исключением того, что в том месте, которое раньше занимал шкаф с напитками, теперь стоял стол для завтраков.
Вообще-то Брам приобрел привычку завтракать не так давно. Он теперь хорошо выглядел, не то что несколько лет назад. В бордовом сюртуке и в светло-коричневых бриджах он производил впечатление крепкого и бодрого. Каким и должен быть богатый виконт.
Брат с нескрываемым интересом следил за Нортом, когда тот осторожно усаживался в кресло по другую сторону стола.
— Смотришься дерьмово.
Норт попытался улыбнуться, но вышла гримаса.
— Чувствую себя точно так же.
— Мне казалось, ты не любишь пить, — нерешительно произнес Брам.
— Я и не люблю. — Это правда. Норт вообще терпеть не мог алкоголь, ненавидел терять над собой контроль.
Проживи он сто лет, ему все равно не понять, что отец или старший брат находили в выпивке. Брам пододвинул Норту чашку с кофе:
— Выпей. Это поможет.
Кофе был крепким, черным, как смола, и таким сладким, что Норт поморщился:
— Ужас какой!
Брат лишь улыбнулся:
— Знаю. Увидишь, подействует.
И правда, кофе подействовал, потому что гнусные человечки, которые колотились в голове, куда-то пропали.
— Так о чем ты хотел со мной поговорить? — спросил Норт, выпив полчашки этого жуткого варева.
— О твоем будущем.
Его будущее было безрадостным. Без Октавии это не будущее, а остаток жизни. Впереди пустота. И никаких надежд.
— Господи, лучше бы я продолжал пить.
Брам усмехнулся:
— Я знаю, что эта тема тебе так же интересна, как и мне.
Выцедив остаток кофе, Норт отставил пустую чашку.
Брам оказался прав. Кофе все-таки помог. Брат протянул Норту стакан воды:
— Выпей. Поверь, это полезно.
Если кто и знал, как лечить похмелье, так это Брам.
— Ладно, теперь скажи мне, что такого важного случилось, почему мое будущее не может подождать до подходящего времени?
— А почему у тебя такой вид, словно ты побывал в аду и вернулся оттуда?
У Норта на языке вертелась фраза о том, что ему приходилось видеть Брама и в гораздо худшем состоянии, но он сдержался. Вид у Норта действительно был ужасным.
Волосы всклокочены. Их не мешало бы как следует вымыть. Три дня не бритая щетина чесалась. Сюртук и брюки не менялись со вчерашнего дня. Норт сам себе был противен.
— Октавия отменила помолвку со Спинтоном, — со вздохом объявил он, прекрасно понимая, что Брам и так выжмет из него все новости до капли.
Темные брови Брама полезли на лоб.
— Так ты празднуешь?
— Нет. — Разве выглядел бы Норт таким жалким, если бы искренне радовался? — Она заявила, чтобы я держался от нее подальше.
— Боже правый! Что ты такого натворил?
Норт глянул на брата. Даже повести бровями было больно.
— Я не захотел сказать ей, что люблю ее.
Брам недоверчиво нахмурился:
— Какого дьявола, почему?
Неужели никто не может понять? Норт рассчитывал, что хоть Брам поймет.
— Потому что это не те слова, какие мужчина может сказать, когда он ни в чем не уверен.
— Но ты же во всем уверен, тупица. — Брат наградил его взглядом, от которого со стен могла облететь краска. — Ты любишь ее с детства.
Разве?
— Мальчишкой я сходил по ней с ума. Это правда. И наша дружба…
— Ох, замолчи! — Терпению Брама явно пришел конец. — Не оскорбляй безвкусными извинениями мой разум, да и свой тоже. Ты любишь ее, она любит тебя. Почему нельзя просто признаться в этом?
— Потому что я боюсь, что все может кончиться. — Вот! Норт наконец выговорился.
Брам пожал плечами:
— Все когда-нибудь кончается. Довольно циничная точка зрения.
— Ну конечно. — Но о своей жизни так думать не хотелось. — Этот вот дом стоит века.
Брам огляделся:
— Два века, самое большее. Простоит еще два или три. Правда, огонь может уничтожить его хоть завтра.
Норт вскинул брови. А он-то думал, что это у него негативный взгляд на мир.
— Посмотри на мой сюртук. Отличный, правда? — продолжал Брам.
Норт кивнул.
— Он обошелся мне в уйму денег, но его сшил лучший портной в Лондоне из самого тонкого сукна. Я ношу его несколько лет. Скоро наверняка располнею так, что не влезу в него. Вдобавок сюртук в конце концов изотрется, а может, его побьет моль. Но это не повод не носить его сейчас.
Норт понял брата. Мысль была предельно ясной.
— Октавия — не сюртук.
— Ну разумеется, как и ее отношение к тебе. Любовь — это нечто нематериальное. Никто не возьмется предсказать, как долго она продлится. Но настоящая любовь, истинная любовь может длиться вечно, по крайней мере, пока длится жизнь. Это уже сам по себе удивительный дар. Кое-кто может прожить целую жизнь и не пережить то, чем ты имеешь счастье обладать.
Как ловко Брам все повернул!
— Я буду обладать этим счастьем, — откликнулся Норт, — только когда избавлюсь от Харкера.
