прошептать ему в ухо:
— Скажите мне, чем вы занимаетесь. — Для пущего эффекта Марианна куснула его за мочку.
— Чёрт! — Он вскочил на ноги и сделал шаг назад. — Что вы вытворяете?
— Я просто подумала, что раз у нас так долго не было уроков…
— Уроков больше не будет, — прогромыхал он.
Девушка засмеялась.
— Конечно, будут. Сейчас или позже. — Она схватила лист бумаги со стола прежде, чем он успел пошевелиться. — Что это?
— Отдайте мне! — Хелмсли с повелительным видом протянул руку.
Она вручила ему свой бокал с бренди.
— Вы прекрасно знаете, что я просил не бокал. — Томас выпил напиток и со стуком поставил бокал на стол. — А теперь отдайте.
Марианна покачала головой и спрятала лист за спиной.
— Не отдам, пока вы мне не скажете, что это такое.
Он стиснул зубы и подошёл поближе.
— Отдайте сейчас же.
Она отодвинулась и состроила ему глазки.
— А что вы мне за это дадите?
Он прищурился.
— Чего вы хотите?
— Ещё один урок.
— Исключено.
Упрямая скотина.
— Ладно. Тогда, полагаю, достаточно поцелуя.
Маркиз посмотрел на неё так, как будто девушка просила о чём–то, что будет стоить ему жизни или состояния.
— Нет.
Она помахала листком:
— Да.
— Не… — он резко выдохнул. — Если вы настаиваете.
— Я и в самом деле….
Томас схватил её за плечи, привлёк к себе и накрыл её губы своими в решительном и, вне всякого сомнения, слишком коротком поцелуе.
— Вот. Теперь отдайте мне мой листок.
— Нет, не отдам, — сказала Марианна с лёгким придыханием.
— Почему?
Она помедлила, всласть насладившись его раздражённым видом, и постаралась не рассмеяться.
— Я не думаю, что этот поцелуй соответствовал вашим обычным стандартам.
— Марианна, — прорычал он.
— Или моим, если уж на то пошло, — она покачала головой с преувеличенным сожалением. — Нет, я полагаю, вам придётся больше постараться.
На секунду ей показалось, что он это и сделает. Вместо этого мужчина пожал плечами.
— Ладно, читайте эту чёртову вещь, мне наплевать.
Она картинно встряхнула листок и пробежала по нему глазами.
— Ваш почерк почти невозможно разобрать.
— Если вы не можете прочесть… — он попытался схватить листок, но она отодвинулась настолько, чтобы он не смог дотянуться.
— О, я могу это прочесть. — Девушка изучила написанное, потом взглянула на Томаса. — И что же это такое?
— Стихи.
Она сдвинула брови и перечитала написанное им снова.
— Мне так не кажется.
— Это стихи, — проговорил Томас сквозь зубы. — Я написал их. Строки рифмуются.
— Немногие из них, — тихо сказала она.
— Я всё ещё работаю над ними. — Он выхватил страницу из её руки, смял в комок и бросил на стол. — Я знаю, что они не слишком хороши.
— Не слишком хороши?
— Ладно, они совершенно ужасны. И, вероятнее всего, такими и останутся. Я пишу со времён школы, и, кажется, они нисколько не становятся лучше. Это пустая трата времени. Однако, — в блеске его глаз были мрачная решимость и вызов, как если бы он провоцировал её поспорить, — я не особенно об этом беспокоюсь. Я не брошу.
— Неужели? Вы никогда не казались мне человеком, который способен стерпеть поражение в чём бы то ни было. Даже в поэзии. Зачем продолжать?
— Потому что для меня это способ самовыражения, — надменно произнес маркиз.
— О? — Марианна пыталась сдержать улыбку.
— Потому что они не имеют никакого практического применения. — Долгий вздох. — Потому что это труды Томаса Эффингтона, и они не имеют ничего общего с маркизом Хелмсли или будущим герцогом Роксборо. Потому что, даже если это худшее, что когда–либо было написано человеком, я получаю от этого удовольствие.
Марианна задумчиво рассматривала его. Проживи она хоть сто жизней, а не догадалась бы, что Томас Эффингтон пишет стихи, и никогда не заподозрила бы, что он способен тратить время на то, что он не делает великолепно, независимо от того, сколько удовольствия это ему приносит. Это говорило в его пользу. Чего ещё она не знает об этом человеке?
— Тогда вам, конечно, следует продолжать. — Она обошла вокруг стола, села на стул с низкой спинкой и подобрала смятые стихи. — И как давно, говорите, вы пишете стихи?
— Вечно. — Мужчина настороженно следил за ней.
Марианна расправила бумагу и задумчиво уставилась в неё.
— Что вы делаете?
— Я и сама немного пишу. — Но не так. Написанное ею, кажется, имеет смысл, в то время как его писанина была непонятной смесью едва связанных фраз и зашифрованных мыслей.
— Неужели? — в голосе его звучало подозрение. — Стихи?
— Скорее нечто наподобие дневника, — рассеянно сказала девушка. — Вы понимаете, да, что «позади» не рифмуется с «блестит»?
— Конечно. Я же сказал вам, что я ещё не закончил. — Он почти неслышно повторил два слова.
— В то время как «чахотка» рифмуется с «красотка»; однако, я не очень уверена, что это именно тот образ, который вы хотели бы создать.
— Я просто проверял, подходят ли они.
— Ну, разумеется. — Она спрятала улыбку и подняла на него взгляд. — Вероятно, я могла бы вам пригодиться. Помочь выражать свои мысли.
Томас скрестил руки на груди.
— Премного благодарен, но я знаю, как выразить свои мысли.
Марианна приподняла бровь:
— Чахотка–красотка?
Он внимательно рассматривал её, как человек, который пытается понять, кого он видит — своего спасителя или палача. Наконец, он вздохнул, решившись.
— Что бы вы предложили?
— Ну… — она посмотрела на его каракули. У неё не было ни малейшей идеи, с чего начать. — Ну… — сказала она снова.
Эффингтон обошёл её сзади и наклонился вперёд, чтобы заглянуть через её плечо, опираясь одной
