– Смешны тебе мои ассамблеи? – посмотрел на него с некоторой обидой Петр. – Ничего, научатся и танцевать, и обхождению с бабами, манерам то есть. Ты не знаешь, чего стоило загнать их сюда, да еще с женами и дочерьми. Я поначалу наказывал кнутом за неявку на ассамблеи баб, наказывал мужей, ибо они запрещали женам и дочерям присутствовать на собраниях общества. А сколько слез кровавых пролили мужья и отцы, покупая платья и выводя баб в свет! Мне указ пришлось издать, где я велел, чтоб такие собрания устраивались поочередно в частных домах. Да установил регламент поведения, одежды, игр. Карты запретил вовсе, нету в них пользы, а вот шахматы и шашки стали любимым занятием. Ну и танцы. Ты бы поглядел на них несколько лет назад, вначале не умели танцевать, корявы были, да я сам учил лично, подавая пример. Главное – на ассамблеях по моему указу все равны, пригласить можно даже государыню. Ничего, понемногу на Европу становимся похожи. А вон погляди, – шепнул ему Петр, – четыре дуры у стены сидят, будто кол проглотили. Поди пригласи одну.
– Которую, государь?
– Не мамашу. Ей после ассамблей Иван Лукич рожу бьет, ежели вздумает танцевать. Выбирай из сестриц, те в обиду себя не дадут. Вот старый хрен, думает, я ничего не знаю.
Абрам направился к той, которая смотрела на него не то с ужасом, не то с восторгом. Он поклонился и предложил руку. Дамы у стены оторопели, глаза их стали больше лица.
– Вы отказываете мне? – спросил Абрам у неподвижной девушки.
– Папa не велел нам танцевать, – сказала сестра рядом и получила локтем в бок от мамаши.
– Дочь моя не так сказала, они сами не... – но, увидев грозно нахмурившегося царя, Иван Лукич улыбнулся и сказал: – Ежели желаете, то... Коли моя дочь желает... (Абрам в душе потешался.) Ты желаешь, Асечка, желаешь?..
– Я с огромадным желанием, – вскочила приглашенная, а у отца лицо совсем свело.
Не очень-то у нее получалось. На прыжках, которые должны подчеркивать легкость, она прогибалась в пояснице, что выглядело неуклюже. Абрам внутри хохотал, но девушка была очаровательна и так старалась... Пригласил ее еще. Поворачиваясь у него под рукой, она услышала его мягкий, ласковый голос:
– Вы немного скованны. Папa вас не выпорет здесь, танцуйте ради удовольствия. – На следующем па он галантно поинтересовался: – Простите мне мою дерзость, но не скажете ли вы, как вас зовут?
– Асечка Ивановна. А вас?
– Абрам Петрович. И сколько же лет вам, Асечка Ивановна?
– Уже пятнадцать, – серьезно и важно ответила она.
И еще танцевал с Асечкой Ивановной, и еще. У нее дрожали пальцы, когда касалась черной руки Абрама. Он, словно насмехаясь, спросил:
– Вы боитесь меня?
– С чего бы это! Я вообще ничего не боюсь. Волнуюсь малость. Вы все ж таки из самого Парижу прибыли, вона как ловко дансируете, а мы тута... Сплошное невежество.
Ее губки капризно надулись, Асечка Ивановна очень сердилась на себя, нескладеху. Непосредственность девушки, ее чудесные очи в пушистых ресницах, чистый и открытый взгляд всколыхнули в Абраме чувства, ранее не посещавшие его. Что-то проснулось в нем, затронуло глубоко и сильно, заполняло всего. Да, маркизы и виконтессы были восхитительными женщинами, но этой простоты и естественности в них близко не было.
– Могу ли я надеяться увидеть вас? – спросил он неожиданно.
– Ага, – без жеманства ответила Асечка.
– Где и когда? – загорелся он.
– Завтрева в церкву пойду ввечеру... и вы приходите.
Дома папa... Но Асечке было все равно. Ее очаровал африканец галантностью и обхождением, а по-французски говорил... лучше француза! Он так отличен от других, вовсе без грубостей, с манерами. А Васька Мятлев в парик сморкался, когда никто не видел, Асечка только и заметила. Невежество! Она видела себя в зале с Абрамом Петровичем. В танце он брал ее за кончики пальцев, не как Васька – всей пятерней. Ах, как чудно-то было!..
Синяк прошел. О нет, едва заметное желтоватое пятнышко у глаза осталось.
– Мразь! – выругалась Даша, замазывая тональным кремом пятно. – Дерьмо собачье! Ты у меня получишь, гнида!
Каждое утро последнюю неделю начиналось с подобной тирады у зеркала. Артур же всю неделю закатывается от хохота, стоило ему взглянуть на Дашу, которая злилась и обижалась, потом придумала перевязывать глаз, чтобы он не привлекал лишнего внимания, и с ходу получила кличку Нельсон. А между прочим, виноват Артур, его срочно вызвали в больницу, несмотря на свободный день, Даша осталась одна и получила возможность открыто выпускать пар. Кстати, она тоже не пошла на работу, наплела в редакции, что сегодня берет интервью, а потом дома обработает материал. Нет никакого интервью, просто видеть родных коллег нет никаких сил. И почему это интеллигенция последнее время приобрела заметный гнилостный душок? Рой сплетен Даша переносила стоически, но нервы-то не железные, сдают. А тут еще этот синяк... и болото забурлило, как кипяток.
Не всегда Артур мог заехать за ней в конце рабочего дня, чаще его работа заканчивалась значительно позже. Памятуя об обещании не высовывать носа из стен редакции, Даша дожидалась его у себя в отделе, работая и за «того парня». Так было несколько раз. Но вот неделю назад...
– Дашенция, ударный труд не поощряет коллектив.
Витамин откуда-то взялся! Есть люди, вызывающие брезгливость просто так, без причины. И ты не замечаешь, как начинаешь стервенеть при одном только появлении подобной личности.
– Наш коллектив много чего не поощряет, – отпарировала она, даже не удосужившись поднять на него глаза. – А ты чего здесь застрял?
– Хотел остаться с тобой наедине, – с намеком сказал он.
Новость! Даша откинулась на спинку кресла и с жалостью посмотрела на него, эдакой оскорбительной жалостью.
– Ну, остались, дальше что? – В ее тоне явно читалась насмешка.
– Понимаешь, Дашенция, – Витамин присел на край стола, переплетал пальцы, отвратительно хрустя ими, – ведешь ты себя несколько вызывающе...
– Чем это?
– Отгородилась от коллектива, замкнулась. Нехорошо. А твой ниггер... Фу, Даша! Это – фу! От тебя такого не ожидали.
– Витамин Данилыч, не ваше, простите, дело-с!
– И мое тоже, – вкрадчиво возразил он. – Дашенция, ты низко пала.
«Дашенция», стиснув зубы и сжав кулаки, сдерживала себя, чтоб не запустить в него каким-нибудь тяжелым предметом, ведь убьет – столько злости вызвал в ней Витамин беспардонным вмешательством в ее личную жизнь. У, каким трудом давалась Даше выдержка! А Витамин продолжал в том же духе:
– Ну, посуди сама. У тебя такая трагедия произошла, а ты, недолго думая, спуталась с ниггером, да еще выставляешь напоказ... Это недостойно, дорогая. Что о тебе люди должны думать?
– А не пошел бы ты вместе с людьми... – уже на пределе процедила Даша.
– Фу, Даша! Хамство – не твоя стихия. Я бы простил тебе лицо кавказской национальности, если потихоньку, конечно... Еврея...
– Такого, как ты?
– Я не еврей, я русак!
– Ты жид, а жиды, как известно, встречаются в каждой национальности, ты разве не знал? Извини.
Даша встала с намерением убраться, и тут... произошло нечто. Витамин прыгнул на нее, облапил и впился мокрым ртом в губы. Она вырвала лицо и брезгливо плюнула в сторону – не сообразила, в него. В
