настоящее имя.
– Дмитрий.
– А почему ты молчал? Это случайно не тайна?
– Не тайна. Привык.
– Привык к чему?
– Молчать. Однажды я возвращался ночью домой, вдруг вижу – мужик лежит на земле. Подошел к нему, а он в крови. Я поднял его, недалеко стояла колонка, подтащил туда, замыл кровь. Он очнулся. Я спросил: «Идти можешь?» Он сказал, что может. И пошел. А я домой не попал – вскоре меня нагнали менты, загребли. И остаток ночи били, не оставляя следов.
– За что? – изумилась Ксения.
– Выбивали признание, за что я избил до полусмерти того мужика. Следствие велось... мне не верили. Опознание было, мужик – он стал инвалидом после того случая – указал на меня, правда, сомневался. Его сомнения не взяли в расчет. Когда я понял, что меня очень хотят посадить, замолчал. Бессмысленно было говорить, оправдываться – меня не слушали и не слышали. И загудел в колонию. Там сдружился с Бельмасом и Державой, но и с ними не разговаривал. Зачем, когда и так все ясно? Особенно в колонии.
– Печальная история.
– Таких историй полно. Державу, например, друг подвел. Попросил отвезти пакет в одно место, с тем пакетом его и взяли. А в пакете наркотики лежали и несколько пачек долларов. Друг не стал выручать Державу, наоборот, утопил.
– А Бельмас за что в колонию попал?
– Он вор. Обыкновенный вор. Но хороший человек.
У Ксении непроизвольно расширились глаза, от возгласов, означающих негативное отношение к подобным людям, она воздержалась, но осведомилась:
– У тебя есть семья?
– Сестра и мать. У них все хорошо.
– И у тебя будет все хорошо. Спасибо тебе.
– За что?
– За то, что я живая, а не утопленница.
Он остановил машину у дома Бельмаса, Ксения побежала к бабе Моте, про себя произнося извинения, которые желательно выпалить монологом и быстро. Дуня во дворе играла с котятами, увидев мать, кинулась к ней. Из дома степенно вышла баба Мотя, вытирая о фартук руки. Ксения чувствовала себя виноватой, зачастила:
– Простите меня, так уж случилось. Вы, наверное, подумали обо мне бог весть что, а на самом деле не моя вина, что я...
– Да ладно, ладно, – замахала руками баба Мотя. – Знаю. Жорка приезжал, рассказал, как ты в аварию попала, просил присмотреть за Дуняшей. Тыщу рублей дал.
– В аварию... – въезжала в смысл Ксения. – Ну, вообще-то можно и так назвать. Спасибо, баба Мотя, мы пойдем.
– За молоком приходи вечерком.
– Спасибо.
Ксения обняла дочку за плечики и повела к дому Бельмаса. Вовремя успела, так как Горбуша... то есть Дмитрий, наносив в дом воды, собирался уехать, как раз садился в машину.
– Дима! – закричала она. – Стой!
Он вышел из машины, Ксения подбежала к нему с испуганным лицом:
– Ты хочешь оставить нас здесь?
– Конечно. Здесь тебя не найдут.
– Я не хочу... – кусала она губы. – Я боюсь... Или не уезжай, или забери нас.
– Не могу. Я обязан помочь Бельмасу.
– А если его и правда нет в живых? – искала она аргументы. – Ты только будешь зря рисковать... Тебя могут убить... – Ксения уткнулась ему лицом в грудь и расплакалась. – Прости, наверное, я не то говорю. Но мне так страшно... Кажется, ты сейчас уедешь, и все обрушится.
Дима взял ее за плечи, отстранил от себя:
– Ксюша, я приеду. Мы все приедем. Обещаю.
– Хорошо, хорошо, – отступала она спиной. – Поезжай. Я верю... вы приедете... все до одного... И мы устроим праздник...
Он открыл дверцу, но и на этот раз ему не удалось сесть в машину. Ксения снова бросилась к Горбуше, целовала его лицо, забыв, что женщине вешаться мужчине на шею неприлично. Она даже со Славой, за которого мечтала выйти замуж, держала марку гордой и непобежденной царицы. И какой же мужчина будет стоять столбом, когда его целует красивая женщина? Пусть у нее это порыв отчаяния и страха, но у него-то свои порывы до головокружения. К тому же Ксюша ему приглянулась с того момента, когда он увидел ее в офисе Японца – независимую, неприступную, но с испуганными, затравленными глазищами. Еще тогда он подумал: ей нужен я, но она этого никогда не поймет.
– Ма! – раздался беспощадный зов Дуни. – Ма, ты скоро?
На выдохе Горбуша отодвинул Ксению, тряхнул головой, чтоб она встала на ноги крепко, сел в машину и уехал. К ней подбежала Дуня и задала детский вопрос:
– Ма, дядя Горбуша твой жених?
– С чего ты взяла? – глядя туда, куда умчался автомобиль, спросила Ксения.
– Ты же целовалась с ним. А дядя Слава?
Ксения строго посмотрела на дочь:
– Забудь дядю Славу.
– Можно я пойду к бабе Моте? Мы с ней беляши собирались лепить.
– Иди.
Ксения еще некоторое время глядела на дорогу, гадая, что на нее нашло.
Бельмас сидел над горкой красных угольев, поворачивая палочкой тушки лягушек, и разговаривал сам с собой:
– Мух убивал. Комаров пачками. Дошел до лягушек, а хочется прикончить человеков. Есть среди человеков такие нечеловеки, что их надо жарить, как лягушек... Бог простит. Они не его создания. Но сейчас я немного не в форме.
Тушки обуглились, Бельмас решил, что они готовы к употреблению, и палочкой вынул их из костра, всего две. На пробу. Подождал, когда остынут чуть-чуть, и оторвал лапки. Едят, слышал не раз, только лапки. Задние. Изучив со всех сторон непривычную еду, он рискнул положить кусочек в рот. Пожевал. И выплюнул, поморщившись.
– Видно, во Франции совсем плохо жить, раз там едят такую гадость.
Бельмас попил воды, помогавшей утолить голод на пару минут, и глубоко задумался. Так он долго не протянет. Вернее, протянет – ноги. И руки вдоль тела. Надо куда-то приткнуться, отдохнуть, подумать. И куда податься?
Стоп! Он же почти барин, имеет в собственности родовое поместье! Правда, идти далековато. А есть другой выход? Кстати, там зарыты остатки клада, вырученных денег хватит на пистолет, чтоб поставить на лоб Шаха кровавую метку. А потом можно и на государственное обеспечение до конца дней перейти. Бельмас оделся – рубашка, побывавшая неводом, успела высохнуть. Еще выпив воды из речки, он нашел длинную палку и, как истинный пилигрим, пустился в путь.
Глава 28
– Какие люди в Голливуде!
Дурацкое приветствие Шелкопряда прозвучало озадаченно. Он видел перед собой друзей Бельмаса, но не видел его самого.
– Бельмо в беде, – сказал Горбуша. – Ты обещал помочь.
– Что с ним?
– Он у Шаха, – кратко ответил Держава.
