– Послушайте, гражданка, – начал было Щукин, но продолжить ему не удалось.
– Я тебе не гражданка, ханурик! – гаркнула громовым голосом «рыбка». – Ишь, пришли моего Лелика спаивать! Я сейчас вас троих с лестницы спущу!
И она вполне могла осуществить угрозу, поэтому Щукин и ребята попятились к лестнице, не рискуя повернуться к ней спиной.
– Пошли, пошли отсюда! – продолжала каркать монументальная дама. – А то еще и милицию вызову, по пятнадцать суток впаяют вам! Алкаши недобитые!
Выйдя из подъезда, все трое беззвучно рассмеялись.
– Я б на такой по приговору суда не женился, – сказал Вадик, садясь в автомобиль Щукина. – Лучше бы десять лет в колонии отмотал. Да меня чуть инфаркт не долбанул, когда она наехала на нас. Мамонтиха!
– Знойная женщина – мечта поэта, – хмыкнул Гена. – Бедный Лелик.
– А я что всегда говорю? Не женитесь! – И Щукин вырулил со двора.
8. На следующий день
Утром Архип Лукич получил подтверждение: Илью убили, а не сам он, исполняя самурайский обряд, сделал себе небольшое харакири. Эксперт определил и место убийства – прихожая, точнее – коридор, ведущий в кухню. Но это были не все новости. В организме Ильи обнаружили препарат, которым усыпили сторожа. Получилось, что муж Лады увлекался коктейлем из снотворного и спиртного, хотя тем не менее здоровье у него было завидное. Значит, все-таки Илья побывал в музее.
В ожидании Лескина Архип Лукич достал фотографию картины и снова принялся внимательно рассматривать ее, ища знаки, которые должны быть чем-то вроде шифра. Он изучал детали одежды, павлиньи перья веера, причудливые листья и цветы. Заодно обдумывал, какие вопросы задать Лелику Лескину, который должен был вскоре явиться.
Значит, Монтеверио не знает, какую тайну скрывает картина. Но кто-то, очевидно, осведомлен лучше итальянца. Отсюда вопрос: стоит ли углубляться в историю, связанную с картиной, и зря терять время? Черт, неудобно перед его светлостью принчипе, который специально мчался из Италии, чтобы поделиться знаниями при одном «но» – если не он заказал картину. Да, да, да, эта версия гуляла-таки в мозгах Щукина. Нет, Архип Лукич все-таки посвятит еще пару вечеров князю и послушает Монтеверио, вдруг это поможет…
– Можно? – послышался жалобно-виноватый голос.
В двери торчала голова бедного Лелика с крупными каплями пота на лбу. Архип Лукич пригласил его в кабинет, тот сел. Смешно сел – спину выпрямил, колени свел вместе, а ступни поставил носками внутрь, будто невинная девица, пухленькие ручки сложил на пакете, который не выпускал. Физия Лескина была еще смешнее – страдальчески-преданная. Вдруг он суетливо выхватил платок из кармана, отер им лоб и виски, затем принял ту же позу стартовой готовности, будто сейчас, стоит Щукину приказать, он понесется вскачь на край света. Сколько ему лет? Тридцать пять, сорок, сорок пять? Для Щукина давно стало чем-то вроде забавы – разгадывать по внешности тех, кто приходит в его кабинет. Разумеется, на основе внешнего облика не узнаешь – преступник перед тобой или святой мученик, и все же черты характера человека, его прошедшая жизнь со всеми вытекающими последствиями зачастую нарисованы на лице тем самым мастером, имя которому Жизнь. Это и представляло интерес для следователя, так как Щукин, исходя из внешности, внимательно ловил оттенки интонаций, следил за руками и ногами, выражением глаз, определяя, насколько искренен допрашиваемый. Физия Лескина излучала одно: «Чего изволите?» А в общем он, должно быть, приятен тем людям, с кем общается, потому что услужлив.
– Ваше имя-отчество? – взял Щукин официальный тон. Вести допрос в таком духе для него нетипично, но очень уж противен был ему Лескин.
– Алексей Степанович, – живенько ответил тот.
Последовали стандартные вопросы: дата и место рождения, национальность (а то некоторые допрашиваемые, превратившись потом в подозреваемых, предъявляют претензии: мол, не понимал русский язык, я вообще нерусский). Так Архип Лукич добрался до вопроса:
– Ваша профессия и где вы работаете?
– Бухгалтер. Работаю в сфере малого бизнеса у средней руки предпринимателя.
– Позавчера вы пришли к Илье Табулину и…
– Мы выпили, – скромно потупился Лелик, будто совершил небольшой грешок, а Щукин по долгу службы выдает индульгенции с отпущениями.
– Сколько? – задал не праздный вопрос Щукин.
– Что – сколько? – хлопнул глазами Лескин.
– Выпили сколько?
– А… Бутылочку распили. Водочки. По двести пятьдесят грамм, я принес с собой. Моя Лерочка меня потом так ругала… ну, вы видели ее. Вы не представляете, стоит мне выпить хоть пятьдесят грамм, она по шагам определяет, сколько я принял. У нее обостренная чуткость. Нет, вы не подумайте, я не пьяница! Так, иногда расслабляюсь… редко.
– Да что вы так волнуетесь? – усмехнулся Щукин.
– Мне все время кажется, что вы… что вы меня подозреваете, – дрогнувшим голосом сказал Лелик. – Я не убивал Илюшу. Клянусь! Он мой друг… приятель… знакомый…
Физиономия Лескина преобразилась в плаксиво-жалкую.
– Чтобы подозревать, нужно иметь основания. Вы давно дружите?
– Очень давно, – слегка расслабился Лелик, видимо, сообразив, что его не подозревают. – Мы познакомились, когда он еще не женился на Ладе, у нас были общие друзья. Видели б вы Илью в то время! Огонь был, а не мужик! Женщины за ним толпами бегали, как стадо антилоп. И чего он на Ладе женился?
– Она красивая женщина, – высказал мнение Щукин.
– Все красивые имеют стервозную струнку, – вздохнул Лескин, очевидно, не раз обиженный красивыми женщинами. Но и его выбор не назовешь удачным, судя по жене.
– Скажите, в каком Илья был настроении?
– В очень плохом.
– Что вы говорите! – подыграл ему Щукин, будто о конфликте с женой ничего не знал. – А причины вам известны?
– Хм! Конечно! Лада его довела. Она постоянно его доводила.
– Он так и сказал: «Жена меня довела»?
– Не так, но где-то близко к тому.
– Хорошо, тогда давайте с самого начала. Вы пришли…
– Не успел я позвонить, как дверь распахнулась. Лада вылетела злая, как мегера, оскорбила меня, а я ведь ей ничего не сделал. Она думала, я подслушивал! (Щукин отметил про себя, что подслушивать – как раз в духе Лелика.) Обозвала нас тряпками, потом ушла, вся из себя расфуфыренная. Вы знаете, когда я вошел, Илья был вне себя. Ругался. Даже матом. Он вообще-то не ругается, а тут ругался, как… – Наконец Лескин вышел из статической позы, подался корпусом к Щукину и шепотом поведал: – У Лады есть любовник. Да, да! Она так прямо и сказала Илье. Представляете, что значит для мужчины узнать про любовника жены? Это грязно, унизительно. Никогда бы не подумал, что Лада на такое способна. Вот по этому поводу он и ругался. Я его таким никогда не видел. Боялся даже оставлять одного, но у меня семья.
– А почему вы боялись оставить его одного?
– В таком состоянии человек может натворить что угодно.
– Например? – «не догадывался» Архип Лукич.
– Да что угодно! Это же садизм – говорить мужу про любовника. Все нормальные люди скрывают, а она… Безобразие! На ревностной почве убивают изменщиц, даже вешаются сами. Как мог, я утешал Илью, говорил, что Лада нарочно так сказала, что просто досадить ему хотела и чтоб он не брал ее слова в голову… Только все было впустую. А тут вдруг узнаю – Илью убили! Представьте мое состояние. Не верится.
– Конфликты у Ильи с Ладой часты были?
