молотит от рассвета до рассвета, ему пообедать некогда, а жена говорит о каком-то женском духе! Тебе не стыдно?
Дальнейшие слова не пошли. Праведный гнев стал ежом в горле. Губский закашлялся – с пугающим надрывом, как завзятый туберкулезник.
Светка плакала. Дениска вдруг подозрительно перестал сопеть. И только часы в дурацкой сове продолжали тикать и тикать – будто каплями воды по голове…
Наутро пытка совой не сменилась малиновым звоном. Дурные предчувствия продолжали выплывать из пещер подсознания. Странно, он всегда плевал на дурные предчувствия. Он выскочил из дома, когда Светка с Дениской еще спали. К управлению подбежал за полчаса. Но не успел оттянуть тугую дверь, как его окликнули:
– Лев Васильевич?
Он осторожно, словно остерегаясь летящей кувалды, обернулся.
– Мы знакомы?
Подтянутый человек в светлом плаще отделился от серого «Паджеро», припаркованного у знака «остановка запрещена», и медленно приблизился. На тонких губах плясала улыбочка, похожая на насмешку.
– Мы виделись, Лев Васильевич. Но это было короткометражное кино. Я – лощеный тип, который так некстати сидел в приемной, когда вы выходили от Осенева.
– Вы работаете в «Муромце»?
– Я работаю в ФСБ.
Тип вынул удостоверение и поднес к Левиным глазам. Майор Истомин, Дмитрий Алексеевич.
С чем вас и поздравляем, майор. А вот нам таковыми не стать.
– Я вас внимательно…
– Отойдем? На пару минут, не волнуйтесь.
Он не волновался. Почти.
Прохладное утро не располагало к беседам под открытым небом. Но не каждый день твоей мелкой персоной интересуются майоры госбезопасности. Так что терпим.
– Отойдем, – согласился Лева.
Ветер гнал по аллее рыжую листву. Жидкая грязь, залепившая асфальт, чавкала под ногами.
– Я мог бы вызвать вас на Коммунистическую, но посчитал, что для начала лучше встретиться на вашей территории. Больше проку, знаете ли. А вы рановато приходите на работу, Лев Васильевич. Похвально. Появись я минутой позже, вы бы уже проскочили.
Пока не было повода отвечать хамством. Губский молчал.
– Федеральная служба проводит параллельное расследование обстоятельств гибели Кравцова, – поделился Истомин. – Не буду скрывать, Лев Васильевич, в этом заинтересованы не только правоохранительные органы, но и руководство Национал-патриотического фронта.
Не разжимая рта, Губский выматерился. Вот же Дроботун. Накаркал, намекая на параллельное расследование.
– Дело, Лев Васильевич, особой важности, вы понимаете? Слишком значимой в нашем регионе была фигура директора Кравцова. На фирму «Муромец» замыкается множество производственных и коммерческих структур. Потоки транспорта, заготовительные хозяйства, сельхозкооперации – все объединено и сводится под одну крышу – в ведение ныне покойного Олега Ивановича. Не сомневаюсь, вы уже в курсе.
Губский помалкивал.
– Расследование должно быть четко скоординировано и не выходить за рамки. Отсюда пожелание, – Истомин вынул из кармана листок плотной бумаги. – Вот мой телефон. К сожалению, визитки нашему брату не положены, ну да бог с ними, – майор криво улыбнулся. – Вы должны докладывать о всех без исключения предполагаемых шагах и их результатах. А также о поступающей информации, каковым бы ни являлся ее источник. Только так мы сможем общими усилиями разобраться в этом неприятном деле. Вы не возражаете?
– Мне есть кому докладывать, – буркнул Губский, поднимая воротник и пряча подбородок под шарф. Не май месяц.
Истомин, казалось, не испытывает холода.
– Ваше руководство будет поставлено в известность.
– А если я откажусь? Согласитесь… как вас?.. Дмитрий Алексеевич?.. Что я не обязан этого делать, пока не поступит прямое указание. Правильно? Ведь я тоже читаю инструкции.
– Правильно, – поддержал Истомин. – Но стоит ли начинать нашу совместную деятельность со взаимных выпадов? Поверьте, мы тоже не обязаны оглашать всю наивную трогательность ваших телефонных переговоров с Иван Иванычем и Иваном Никифоровичем. А ведь для пользы дела никаких моральных преград, уж поверьте на слово…
Недурственный ход. Губский встал. Где-то в районе груди холод, идущий изнутри, соприкоснулся с холодом, идущим снаружи. Образовалась корка льда, медленно ползущая к горлу.
– Это запрещено законодательством?
Кажется, голос его не дрожал. Но и не лучился задором – это понятно.
– Нет, что вы. Конечно, нет, – Истомин с пониманием улыбнулся. – Так, какая-то мелочь о использовании служебного телефона в неслужебных целях. Да еще машины… Да еще времени… В общем, ерунда. Но все равно неприятно, согласитесь?
У работников государственной безопасности во все эпохи существовала масса всевозможных недостатков. Но что ни говори, а эти недостатки не мешали им быть неплохими психологами.
– По рукам? – Истомин не стирал с лица улыбку.
Лева кивнул. Какие проблемы? Обещать – еще не жениться.
Он остался стоять посреди пустынного, примыкающего к управлению скверика, а майор Истомин, учтиво молвив «до свидания», уносился прочь, напоминая полами развевающегося плаща долговязую летучую мышь…
В тот момент, когда, надвигая капюшон, он посылал весь мир подальше, и обострилось восприятие окружающего мира. В том числе память. Уж не от злости ли? Он все вспомнил. Он заново увидел эту картину: Истомин с секретаршей Кравцова под дурацкой пальмой. Взгляд просительный и вместе с тем исподтишка нахальный. А сделать-то надо самый минимум: исключить кудряшки, обрамляющие личико, перекрасить их в цвет жигулевского пива, заколоть шпильками на макушке, а взамен делового костюма, своими скучными линиями притупляющего воображение, натянуть колготки-сеточку. И ничего более. И тогда он опять на нее клюнет.
А вдруг ошибка? Как-никак лет одиннадцать минуло…
День шел на редкость бестолково. Сначала «практикант» Заруцкий на летучке излагал нотации о недобитых гадах, потом Скворечник требовал повысить бдительность и не забывать, что главный наш враг сидит в нас самих, а не где-то в криминальной подворотне. Хотя и в подворотне, конечно, сидит, – опомнился он после пристального взгляда Заруцкого. А стало быть, надо работать в комплексе. Чего это такое, никто не понял, а он не объяснил. После проповеди срочно бросили народ на разборку в «Пьяном» квартале, на Зыряновской. Ничего серьезного, обошлось без трупов. Потом получали пайковые. К обеду появилась возможность заняться прямыми обязанностями. Он позвонил в отдел регистрации «Муромца».
– Ирочка, – сказал он. – Бросьте свои фиалки, вилка не для этого. Мне нужен домашний адрес секретарши Кравцова.
– Марии Андреевны Проценко? – уточнила Ирочка.
– Вот-вот, – обрадовался он. – Именно так. Проценко. И никак иначе.
Порывшись не то в голове, не то в базе данных, Ирочка продиктовала адрес. Который совсем не изменился.
– Вы чудо, – просиял Губский. – А можно вас попросить никому, а особенно самой Марии Андреевне, не рассказывать о том, что я ею интересовался?
– Можно, – подумав, согласилась Ирочка. – Попросите.
