Две старухи над плитой, как две колдуньи, заваривают свои снадобья из банки и из бутылки в чайник и кастрюлю.
Дворничиха укрыла Надины ноги шерстяным платком. Надя вынула из-под мышки термометр.
— Ну, вот видите, тетя Лиза: тридцать пять и четыре — нормальная.
— Для покойника нормальная… Бульону тебе надо бы попить. Борща наваристого со свининкой… Ну как, девочки, померли вы там, что ли? — снова кричит она старухам.
Они входят в комнату, держа каждая по чашке чародейского напитка.
— Который сперва? — спрашивает дворничиха. Обе старухи одновременно протягивают свои чашки. Надя покорно пьет. Отпив, спрашивает:
— Что это у вас, бабушка?
— Трава, — отвечает одна старуха.
Отпив из другой чашки, Надя спрашивает:
— А у вас что, бабушка?
— Корень, — отвечает вторая старуха.
— Ты пей, — велит дворничиха. — Пей по глоточку и думай: сейчас поможет, сейчас полегчает — оно и вправду полегчает. Поспишь минуток полтораста и взойдешь в себя…
В той же комнате. Очевидно отлежавшись, Надя собирается уходить. Она надевает туфли, причесывается перед зеркалом, поправляет подушки на кушетке.
Дворничиха моет посуду в кухне.
— Хотела тебя спросить, Надежда Алексеевна. Видела вас как-то в кино с чернявеньким таким. Он кто тебе приходится?
— Никто. Учились вместе. Хирург он.
— Женатый?
— Нет.
— А что ж так?
— Собирался жениться, но все расстроилось,
— Почему?
— Не пошла она за него.
— Выпивает?
— Даже не курит,
— Может, он гулял от нее?
— Нет.
— Ну и дурища. Чего ж ей тогда надо было?
— Он ее не любит.
— Не уважает, что ли?
— Нет, уважает. Но только не любит.
— Постой. Как это не любит, раз хотел жениться?
— Он головой хотел, а не сердцем.
— Так голова же — надежней! Значит, обдумал, рассудил, принял положительное решение. А что — сердце? Сердцем можно такого прохиндея полюбить, что всю жизнь будешь маяться.
— Ну и пусть.
Дворничиха вошла в комнату с мытой посудой.
— Семья должна быть у человека. Хоть какая, а семья. Ради кого тогда и жить?.. Вон ты добегалась: ни поесть вовремя, ни передохнуть, ни поговорить с родным человеком… Засидишься в девках, а потом не возьмут,
— Полюбим друг друга — выйду.
— А надолго ли этой любви хватает, Надежда Алексеевна?
— На всю жизнь.
Протянув Наде пузырек с напитком, дворничиха говорит:
— Выпьешь на ночь. Может, тебе во сне и покажут такого мужа.
Надя засмеялась.
— Мне, знаете, тетя Лиза, что чаще всего снится? Лестницы, лестницы, лестницы… Бесконечные лестницы. Вверх-вниз. Вверх-вниз…
Просторный, светлый коридор поликлиники.
У дверей врачебных кабинетов сидят на стуле пациенты, ожидающие приема. Наиболее нетерпеливые переминаются с ноги на ногу у стен — их очередь скоро подходит.
Подле двери с табличкой: «Терапевт Н. А. Лузина» больных побольше, нежели у других кабинетов.
И снова в этой очереди приметна вальяжная особа — мы уже видели ее когда-то в той же самой позиции. Она и нынче, как и тогда, виртуозно вяжет кофту, не глядя на спицы и бдительно держа в поле своего зрения весь коридор. С медсестрами и врачами, проходящими мимо, она здоровается как с давнишними друзьями:
— Привет, Ксеничка!
— Здравствуйте, душенька.
— Добрый вечер, Леонид Сергеевич! Ей рассеянно кивают в ответ.
За то время, что мы ее не встречали, она несколько огрузнела, но не потеряла своей живости и неистребимой жажды общения. Сегодня ей не повезло: справа от нее сидит здоровый, цветущий парень лет двадцати двух, контакт с которым наладить совершенно невозможно — он не обращает на свою соседку никакого внимания. Лицо этого парня кажется нам знакомым — вроде бы мы уже видели его ранее, — но пока нам не удается узнать его.
— Простите, вы в первый раз к доктору Лузиной? — спрашивает вальяжная особа.
— Нет, — не поворачиваясь, односложно отвечает он.
— Что-то я вас здесь не встречала.
Молчание.
— Вообще говоря, доктор Лузина недурной специалист. Характер у нее, правда, несколько резковатый. И я бы сказала, что, несмотря на свою молодость, она излишне консервативна. Сейчас в медицине столько восхитительно новых средств! Они буквально преображают человека. А все эти банки, горчичники, аспирин — так лечили наших дедов!
Парень посмотрел на нее.
— Вашего деда не могли лечить аспирином, — говорит он.
— Почему?
— Потому что в то время аспирин еще не изобрели.
Она возмущенно отворачивается, спицы в ее руках мелькают с космической скоростью.
Кабинет Нади Лузиной.
На диване лежит голый до пояса рослый мужчина. Надя ощупывает его печень.
— Вдохните. Глубже, голубчик. Не напрягайте живот… Еще раз вдохните. Садитесь, пожалуйста. Покажите язык… — Она оттягивает его нижнее веко и осматривает белки глаз. — Ну вот, печень у вас, к сожалению, опять разгулялась. Придется полежать, полечиться… Одевайтесь, голубчик.
Натягивая на себя рубаху, рослый мужчина ноет:
— Да не могу я сейчас лежать, доктор! Конец квартала нынче, у меня же в цеху план горит…
Надя пишет за столом. Невозмутимо спрашивает:
— А кто третьего дня провалялся у себя в цеху полсмены с грелкой?
— Ну, было, — гудит он. — А потом оклемался…
Продолжая писать, Надя спрашивает:
— А кому вчера заводская медсестра делала инъекцию пантопона?
— Ну, делала. И полегчало сразу. — Он уже оделся. — Я знаю, это вам моя Клавдия настучала, делать
