Каморного нашли в монтажной. Узнав, что его срочно вызывает директор, Александр встрепенулся, встряхнулся, как большая собака после купания, и мысленно принял боевую стойку: он решил, что Строгова накачала Алена Багун и Палыч хочет устроить ему выволочку, а тут-то он и вывалит на него свои сенсационные материалы... Каморный и вообще-то обожал волнующую обстановку скандала, а сейчас тем более чувствовал себя во всеоружии и надеялся выйти из кабинета директора победителем, хозяином собственной постоянной передачи, а может, и не одной. И эту стерву Багун тогда можно будет как-нибудь прижучить и вообще выгнать с канала!
Войдя в кабинет Строгова, он увидел, что правая бровь директора высоко поднята, однако это дурное предзнаменование нисколько его не испугало.
– Пал Палыч, вы хотели меня видеть?
– Да, Каморный. Объясните, что там у вас за самостоятельное расследование. Что еще за войну в нефтяном бизнесе вы раскопали?
– Вы же знаете, Пал Палыч, прошла серия заказных убийств. Убиты Крутицкий, Бураго...
– То, что эти убийства заказные, – исключительно ваши домыслы. Где вы слышали о таких заказных убийствах – то штанга на голову упадет, то сумасшедшая тетка-камикадзе...
– Это не мои домыслы, Пал Палыч, – прервал Каморный директора, из последних сил сохраняя лояльный, сдержанный тон, но внутри начиная закипать, – я располагаю неопровержимыми документальными материалами, подтверждающими причастность к убийству Бураго нового руководителя ГНК...
Если бы Каморный внимательнее наблюдал за своим собеседником, то почувствовал бы, что перегибает палку: Строгов заметно побледнел, руки его непроизвольно напряглись, едва не сломав дорогую паркеровскую ручку. Но Каморный, как это свойственно самовлюбленным, эгоистическим натурам, видел и слышал только самого себя – в данный момент, момент, как он считал, когда настало время проявить жесткость. Поэтому сигнал опасности прошел мимо его внимания.
– Что это за документальные материалы? – спросил Строгов необычно тихим голосом.
Слова репортера взволновали и испугали его, он представил, как разъярится Теймураз Аполлонович, если его же собственный телеканал позволит себе недвусмысленное и, хуже того, документально подтвержденное обвинение в адрес Городской Нефтяной...
Ладони Строгова вспотели от страха: он хорошо знал Теймураза и не сомневался, что расправа может быть достаточно крутой.
– Что это за документальные материалы? – повторил Павел Павлович с изрядной долей металла в голосе. – Немедленно предоставь его мне!
Каморный наконец почувствовал, что ступил на опасную почву и, хоть и не понимал, с чего это, собственно, директор нынче так разъярился, пошел на попятную:
– Пал Палыч, материалы еще не совсем готовы... с ними надо еще немного поработать. Буквально два- три дня – и можно будет давать в эфир...
– В эфир?! – заорал директор. – Да ты у меня с сегодняшнего дня забудешь такое словосочетание – прямой эфир! Все материалы – только через меня! – И тут же, яростно ударив по клавише интеркома, он рявкнул в переговорное устройство: – Екатерина, немедленно напечатайте приказ по каналу, сегодняшним числом. Все материалы Александра Каморного пропускать через монтажную и лично мне на просмотр. Выход в прямой эфир для журналиста Каморного запретить впредь до особого распоряжения. Дата, подпись. Все. – Подняв глаза на Каморного, Павел Павлович сказал уже спокойнее: – Понял? Все! Я тебя больше на задерживаю.
Каморный вышел из кабинета директора, еле передвигая ноги. Катерина смотрела на него с любопытством: она совершенно не сочувствовала Александру – эгоистичного, беспринципного и безжалостного репортера на канале никто особенно не любил, но ей было интересно, чем этот ловкий карьерист так не угодил директору. Лишиться права на прямой эфир – что может быть хуже для репортера? За что же он впал в такую немилость?
«За что? – думал Каморный. – Что могло так разозлить этого паразита? Алена, стерва, наверняка его настроила против меня... Но почему он так разъярился? Лишить меня прямого эфира! Меня! Да без меня весь его поганый канал гроша ломаного не стоит!»
Дойдя до своей комнаты, Каморный плюхнулся в кресло и тупо уставился в стену, размышляя, где же он допустил промах. Уйти сейчас с канала – глупо. Разумеется, его возьмут с распростертыми объятиями куда угодно, но ПТЦ – наиболее значительный канал в городе, наиболее успешно развивающийся, а самое главное – им дают сейчас вещание на Москву; Москва – это настоящая карьера, настоящая известность, настоящие деньги... Что делать? Что же делать?
Эти безрадостные размышления прервал его помощник, Слава Бахтеев:
– Саша, на «Черной Речке» взрыв, несколько человек погибло! Только что на милицейской волне сообщение перехватили!
Каморный вскочил: все его раздумья отошли на задний план, в нем проснулся профессиональный репортер.
– На выход! – закричал он.
Его бригаде не нужно было повторять дважды – каждый знал свою задачу, и через пять минут автобус с ярким логотипом «ПТЦ» мчался на место происшествия. Они не попали в пробки и оказались на «Черной Речке» одновременно с милицией и медиками. Распоряжавшийся на месте капитан был с Каморным хорошо знаком и позволил отснять материал – покореженные останки «мерседеса», в который было подложено взрывное устройство, обломки разрушенных взрывом ларьков, кровь на асфальте, раненых, с которыми возились подъехавшие медики, и тех, кому помощь была уже не нужна... Среди погибших оказался ребенок. Каморный, опытный и хладнокровный телевизионный стервятник, приказал тщательно снять его, несмотря на возмущенные реплики врача, – он знал, что такие кадры привлекают множество зрителей, и даже бросил на асфальт возле кровавого пятна куклу с оторванной ногой, которую возил с собой в машине специально для таких случаев.
Отсняв весь материал и тихо выругавшись при мысли о том, что прямой эфир для него с сегодняшнего дня закрыт, Каморный погнал машину обратно в студию, чтобы успеть подготовить материал к четырехчасовому выпуску новостей.
Когда материал, отснятый Каморным, попал в руки Светы Мальковой, она поняла, что настал ее час. Точнее, ее двадцать минут – ровно столько времени было у нее до того, как в соответствии с сегодняшним приказом нужно было передать кассету директору для личного просмотра перед выпуском в эфир.
Впрочем, у нее все было заранее обдумано и подготовлено.
На экране проходили страшные кадры. Безвольно свисающая с носилок детская рука... Кровь на асфальте... искалеченная кукла... Голос Каморного вещал за кадром:
– До какой же степени падения должны дойти эти люди, чтобы не останавливаться в своих кровавых разборках перед убийством детей! Наших с вами детей! Мы не знаем, кто конкретно стоит за этим бесчеловечным злодеянием, но пусть они не думают, что останутся безнаказанными!
Светлана осторожно отмотала пленку на несколько сантиметров назад, пустила прежний видеоряд, но наложила его изображение на другую звуковую дорожку, тщательно смонтировала заранее подготовленный текст. Просмотрев и прослушав полученную запись, она удовлетворенно улыбнулась. То, что ей удалось выяснить несколько дней назад о Каморном при помощи пьющего оператора Николая, и та запись, которую она сейчас подготовила, представляли собой в сочетании весьма взрывоопасную смесь.
Светлана выскочила из монтажной и побежала в кабинет директора. Палыч наспех просмотрел материал и, не увидев в нем выпадов против Городской Нефтяной Компании, разрешил пустить его в эфир.
Александр Каморный включил монитор, чтобы посмотреть, как смотрится его сегодняшний материал в новостях.
Детская рука... кровь... кукла...
– До какой же степени падения должны дойти эти люди, – гремел пламенным возмущением его собственный голос за кадром, – чтобы не останавливаться в своих кровавых разборках перед убийством детей! Наших с вами детей! И мы знаем, кто конкретно стоит за этими бесчеловечными злодеяниями: это руководители так называемой Ладожской группировки! Пусть они не думают, что останутся
